Абрахам Меррит - Лунная заводь

Что это была за песня, я не знал, даже не представлял себе. Архаичный, допотопный строй мелодии песни не укладывался ни в какие человеческие представления о времени, казалось, она пришла сюда из тех веков, чей прах уже давным-давно развеял ветер. Скорее всего она родилась на заре человеческой истории, в золотой век земли, когда окропляемые лучами новорожденного светила дети земли мурлыкали свои любовные песенки; она звучала, как хор молодых звезд, обручавшихся в космическом пространстве; как апрельское бормотание языческих богов и богинь.

Странная истома овладела мною. Розоватый свет, испускаемый стоящими на треножниках шарами, начал постепенно меркнуть, и по мере того, как они угасали, все ярче разгорались хрустальные шары на возвышении. Йолара встала, протянула Ларри руку и провела его в центр круга, образованного шестью поющими парами.

Розовый свет погас; вся огромная зала погрузилась в темноту, если не считать круга, освещаемого хрустальными шарами. Все сильнее и сильнее разгоралось молочно-белое свечение. Песня, спустившись до шепота, замерла. Трепещущее арпеджио пробежало по струнам арф, и, словно пробужденные к жизни вибрирующими нотками, из шаров выпрыгнули язычки лунного света в форме маленьких конусов, похожие на тот, что я видел около алтаря Йолары. Неодолимо притягательное, ласкающее слух неземное звучание арф снова задрожало в воздухе, вновь и вновь повторяя построенную на тех же ладах архаичную мелодию, которую я уловил в пении. А остроконечные верхушки конусов лунного света росли, поднимаясь все выше и выше!

Йолара подняла вверх руки, крепко захватив в них ладони О'Кифа. Так, вскинув над головой руки, она медленно, бесконечно медленно, увлекала его за собой кружащимся, грациозным шагом, в десятки раз более плавным, чем струится воздух, закручиваясь тягучими водоворотами в мареве теплого тихого вечера. Они кружились и покачивались, а волнующее арпеджио становилось все громче. Раскачиваясь в такт музыке, остроконечные верхушки лунного огня наклонились и растеклись по полу, образуя вокруг танцующей пары светящееся кольцо… потом начали расти все выше и выше, превращаясь в призрачный, мерцающий каким-то колдовским светом, барьер.

Медленно, неторопливо поднимался он вверх, постепенно скрывая за собой мужчину и женщину.

Быстрым движением Йолара сорвала с себя венец из матовых синих сапфиров, встряхнула головой, высвобождая волнистые шелковистые волосы. Хлынул, заструился, завораживая взгляд, водопад волос, до пояса закрыв их обоих, жрицу и О'Кифа; светящиеся змейки лунного пламени уже подползли к их коленям, и, свиваясь спиралями, поднимались все выше и выше.

Отчаяние сдавило мне грудь!

Что такое? Я вскочил на ноги и услышал, как в окружающей меня темноте зашептались и зашевелились. Снаружи раздался рев труб, послышался топот бегущих ног, громкие неразборчивые крики. Суматоха постепенно приближалась. Я разобрал отдельные выкрики: "Лакла! Лакла!" Сейчас они звучали уже у самого порога, и шум переполоха время от времени заглушали какие-то странные удары: очень низкий, гулкий звук раздавался будто из бездонной бочки, воздух сотрясался и вибрировал, словно от раскатов грома.

Внезапно смолкли звуки арф: язычки лунного пламени задрожали, опали и стали быстро заползать назад, в хрустальные шары. Покачивающееся тело Йолары оцепенело, казалось, она каждой клеточкой прислушивается к чему-то. Жрица отбросила назад свисающие пряди волос, и я увидел ее лицо. При свете последних, издыхающих змеек пламени, оно показалось мне застывшей маской из древней греческой трагедии.

Прелестные губки, в которых при всей их привлекательности всегда присутствовала некая утонченная жестокость, теперь напрочь утратили всю свою миловидность, ощерившись резко очерченным прямоугольником рта, — в нем не осталось ничего человеческого. Это было лицо мифической Медузы Горгоны: глаза горели, словно у попавшей в западню волчицы, казалось, что волосы у нее на голове корчатся, свиваясь клубками, все равно как змеи на голове у этой страшной женщины, чей рот жрица позаимствовала на время. И вся ее красота мгновенно превратилась в нечто отвратительное, невыразимо гадкое нечеловеческое и разрушительное. Если предположить, что сейчас на лице Йолары проявилась ее истинная душа, то, пожалуй, только сам Господь Бог помог нам спастись от нее.

Я с трудом оторвал от нее глаза и перевел их на О'Кифа. Он уже снова стал самим собой. Трезвый, как стеклышко, Ларри стоял, уставившись на жрицу с невыразимым отвращением и ужасом. Так они стояли, не шевелясь… и вдруг где-то вспыхнул свет.

Еще какую-то долю секунды держалась темнота в зале, а потом с молниеносной быстротой исчезла угольно-черная тень, заменявшая собой стену зала, и через входной проем, открывшийся между серыми ширмами, хлынул поток серебристых сверкающих лучей.

Через этот проход, четко печатая шаг, вошли, построившись в две колонны, какие-то невероятные, каких не увидишь и в кошмарном сне, существа. Это были фигуры лягушек, причем несомненно мужского пола, очень высокого роста, — чуть ли не на ярд выше, чем даже наш ирландец. Чудовищные, огромные, как блюдца, глаза были обведены широкой красной каймой, усеянной зелеными крапинками, которые вспыхивали фосфоресцирующими блестками.

Вытянутые, длинные морды с полуоткрытыми губами скалились в звериной ухмылке, обнажая ряд блестящих, узких и острых, как ланцеты, клыков. Низко надвинутые почти на самые ослепительно сверкающие глаза рогатые каски, черепаховые панцири из черных и оранжевых плиток, с торчащими из них заостренными на концах рогами, длиной чуть ли не в фут, завершали их облик.

Словно солдаты, исполняющие приказ, они выстроились вдоль обеих сторон широкого прохода между столами. Теперь я смог увидеть, что рогатые панцири защищали им плечи и спину, а на груди переходили в шишковатые латы; на запястьях и возле пяток торчали чудовищные кривые наросты, острые, как шпоры. Перепончатые руки и ноги (если можно так выразиться!) заканчивались желтыми, широкими, как лопата, когтями.

Они держали в лапах огромные копья, не меньше десяти футов в длину, и на верхней заостренной части копий поблескивало то самое желатиновое покрытие, от быстродействующего, разлагающего действия которого я в свое время так удачно избавил Радора.

Воины-лягушки выглядели до невозможности карикатурно, ничего смешнее мне еще не приходилось видеть в жизни, — да я бы и представить себе такое не смог, — и все же они были ужасны!

А потом, между рядами выстроившихся монстров, тихо и спокойно, прошла девушка! Сзади ее сопровождал воин-лягушка, угрожающе раздувая громадную, как мешок, складку кожи у горла, зажав в одной лапе страшенную, размером со ствол небольшого деревца, сплошь утыканную острыми шипами булаву, — гораздо выше ростом, чем все остальные стражи. Но я лишь скользнул по нему мимолетным взглядом, потому что все мое внимание сейчас было приковано к девушке.