Максим Жуков - Оборона тупика

– А ты не вращай глазами, владыко, – ответил Суворов, подходя к нему вплотную, – неубедительно получается. Тебе нравится независимость Церкви, да? Нравится? Тебе нравится, что гэбэшников среди священников да иерархов более нет? Тебе нравится, что я прошу о приеме и смиренно жду за воротами, пока ты примешь меня?! Так ведь я это разом все изменю, в двадцать четыре часа, и будете все здесь за Ясногорова агитировать перед телекамерами! А если я другого пригляжу, так за него будете агитировать. Так меньше нравится, владыко?

– Опомнись, Данила, – митрополит говорил уже растерянным голосом, – что же ты делаешь?! Ты не только Церковь предаешь, ты себя предаешь!..

– А вы меня не предали только что?! Не предали, отказав в совете и исповеди?! Вы не предали меня и себя, попытавшись скрыть от меня тайну, от которой у вас под рясой поджилки трясутся?!

– Следи за языком! – попытался прикрикнуть Тихон.

– За языком следить?! – Данила уже не кричал, а страшно шипел прямо в лицо митрополиту. – Иван, выведи всех!

Струев вытолкал из кабинета «медведей», отца Алексея и еще двух священников, прибежавших на шум, и закрыл за ними створки дверей. Суворов отошел от Тихона, поднял одной рукой кресло, как будто сделано оно было не из красного дерева, а из пенопласта, перенес на метр, впечатал его в пол со стуком, от которого Тихон вздрогнул, уселся и заложил ногу на ногу.

– В общем так, владыко, – произнес он ледяным голосом, – или вы выкладываете все про ватиканские тайны прямо сейчас, или вы окажетесь в специзоляторе КГБ уже через два часа. Я полагаю, этого срока хватит, чтобы Патриарх отлучил вас от Церкви.

– Данила, да ты… да как ты…

– Посмотрите мне в глаза, владыко, – сказал Суворов, – и скажите, сделаю я это или нет.

Тихон покачнулся, но устоял на ногах. Тяжелыми шагами пройдя за свой рабочий стол, он сел в кресло и, опершись на локти, закрыл лицо руками.

– Со мной в Ватикане был отец Арсений, – заговорил он после долгой паузы, не открывая лица, – он вместе с католиками сличал архивы. Однажды вечером он приходит ко мне перед вечерней молитвой в страшном волнении и говорит, что пропали многие архивные документы. Я допытываться: какие? Он говорит, что явно какие-то важные, причем не древние, по коим споры могут быть, а некоторые за последние четыреста лет. Отец Арсений – талантливый иерей, в архивном деле ему равных нет. Он понял, что все пропавшие документы явно относятся к чему-то одному и что уничтожены документы лет пять назад, не раньше. Копию одного документа он все же обнаружил. По нему и заключил, что все документы эти – бумаги Инквизиции и касаются они… Господи наш, Иисусе Христе, будь милостив!.. Документы эти касались неких «долгоживущих», которые якобы кругом проникли и всеми помыкают…

– Что дальше, владыко? – жестким голосом спросил Суворов.

– На следующее утро я уединился с Папой и первым же делом вопрошаю его о документах. Он испугался. Он сказал, что нельзя говорить об этом, что… Он обещал, что пришлет ко мне тайно кардинала, который расскажет все здесь, в России. Я сказал Папе, что вслепую дальше миссию вести не готов…

– И он отнесся с пониманием, не так ли? – вступил в разговор Струев. Тихон отнял руки от лица и кивнул. – И вы вместе с Папой разыграли спектакль с приостановкой экуменической миссии, да?

– Да, – глухо отозвался Тихон.

– А кардинал, посланный Папой, был убит перед самой поездкой, не так ли? – спросил Суворов.

– Не был он убит, Данила, – ответил Тихон, – он помутился разумом и шагнул под идущий автобус. Ватикан до сих пор не знает, считать ли это самоубийством или нет.

– Подскажите им, что нет, – сказал Суворов, – это было убийство, владыко. Мне одно интересно: вы решили все это от нас скрыть – это еще можно объяснить, но что сами вы собирались делать?

– Ничего, Данила, – ответил Тихон, – после смерти кардинала Кларетти я решил и правда прервать миссию.

– Я думаю, Данила, что… – начал было Струев, но Суворов прервал его:

– Потом, доцент! Помолчи. Где отец Арсений, владыко?

– В Иверском монастыре. Недужен он. Только-только поправляться стал.

– Психически недужен? – уточнил Суворов. Тихон кивнул. – Пришлите мне его завтра же. Не возражайте. Никто не будет ему выворачивать мозги наизнанку. И больше не нарушайте, владыко, нашу договоренность о сотрудничестве Церкви и Совета. Всё. Простите, что побеспокоили. Пошли, Иван.

Выйдя за ворота Лавры, Суворов закурил. У него сразу закружилась голова. Он даже остановился.

– Что, тоже никотиновый голод? – осведомился Струев.

– Да, тоже, – рассеянно ответил Суворов. – Ты скажи мне, доцент, как мне теперь исповедоваться за то, что Церковь за грудки тряс?

– У меня только не спрашивай! – раздраженно ответил Струев. – Захочешь причаститься – исповедуешься. Кстати, что тебя приперло сегодня владыке исповедоваться? Мы ведь ехали на, так сказать, мировоззренческий диспут… И как ты сказал: мне надо посоветоваться? Не нам, а мне! О чем? Впрочем, да, это некорректный вопрос даже между Советниками… Извини.

– Господи, Иван, мне иногда хочется вырвать твой язык!.. Прав владыко относительно твоего языка…

– И пития.

– И пития.

– За это надо выпить, – усмехнулся Струев, – тихо, тихо, не взорвись, испачкаешь святое место… Ты вот скажи мне лучше, ты что, думаешь, что наконец нашел это свое мировое правительство, пресловутый фактор М.П.?

– А что это может быть еще? – Суворов снова двинулся к лимузину.

– Да что угодно, – Струев, следуя за ним, тоже закурил, – завтра же займусь наконец расчетами по ситуации 28.

– Завтра ты отцом Арсением займешься, любитель летающих блюдец.

– Хорошо, – согласился Струев, – но вообще, Данила, это тебе повод лишний раз задуматься над тем, что я твержу тебе все время. Кто знает, сколько ещё в Европе чертовых тайн!

– Мы проведем разведку, – Данила снова переходил на деловой и бодрый тон, – мы захватим одного или нескольких долгоживущих, разработаем соответствующий ДНК-тест и разберемся с этим мировым правительством.

– Ты безумец, Данила!

– А ты нытик. Поехали!

Все братки последние два года ждали, когда Глыба захочет быть первым, когда он устанет ждать естественной смерти Принца и замочит его. Но Глыба хранил верность, а Принц безоговорочно ему доверял. Глыба давно был вторым человеком в банде, его боялись и уважали. Даже ненавидящие его братки признавали его нечеловеческую силу и ловкость, но более всего он был ценен не своим могучим и быстрым телом, а умом и чутьем, «нюхом», как говорил Принц. Принц приблизил Глыбу к себе практически сразу, как только тот появился, потому что знал его отца, который был убит ментами десять лет назад. Авторитет Глыбы был непререкаем, он был вторым, и никто не сомневался, что вскоре он станет первым: Принц, или Батя, как его звали особо приближенные, был стар и болен, а тягаться с Глыбой за первенство было бессмысленно и крайне опасно. Никто не смог бы его подловить, он чуял человека за спиной, чуял опасность, умел угадать расклад. Именно поэтому группировка Принца была столь преуспевающей даже в окружении порой более могущественных конкурентов. Глыба знал, когда договариваться, когда отступить, а когда неожиданно и жестоко ударить. Глыбу много раз пытались убить люди из других банд. Свои попытались только однажды, когда его влияние только начинало расти. Зная его силу, собрались втроем. Глыба просто не объявился в том месте, где его ждали, а когда раздосадованные братки, устав его поджидать, направились в один из своих притонов «снять стресс», то вместо мамочки и девочек обнаружили там Глыбу. Он не дал им даже шанса достать волыны, просто перерезал, как овец.