Андрей Быстров - Лезвие вечности

Слейд. Какого процесса?

Сэйл. Воскрешения фараона.

Слейд (после очень долгой паузы). И с этим вы пришли ко мне? Мой отдел не занимается воскрешением фараонов.

Сэйл. Правильнее называть эта, наверное, генетическим восстановлением.

Слейд. Вроде клонирования? Вы имеете в виду генетическое копирование живых организмов? То, что сделал профессор Йен Уилмат из Рослинского института со знаменитой овечкой Долли?

Сэйл. Нет-нет. Совершенно иной принцип.

Слейд. Тот или иной, но не хотите ли вы сказать, что древние египтяне осуществляли генетическое копирование людей?

Сэйл. Совершенно верно.

Слейд. Очень интересно… для историков. Но я по-прежнему не понимаю, зачем вы пришли.

Сэйл. Все дело в методе. Я много читал о клонировании и знаю, что эти исследования в общем не новы, а сенсационными их сделала пресса. Эксперименты на лягушках успешно проводились еще в шестидесятых годах. Нет и серьезных преград для клонирования человека.

Слейд (нетерпеливо). Мне это известно.

Сэйл. Но существует ряд трудностей, которые сводят практическое значение клонирования к нулю. Во-первых, требуется суррогатная мать, в которую имплантируется эмбрион, благополучно развивающийся лишь в одном из двух с половиной сотен случаев. И едва ли процент брака возможно радикально снизить. Во-вторых, для выращивания взрослого клона нужно почти столько же времени, сколько занимает и взросление исходного организма. Клон растет быстрее, как бы стремясь догнать оригинал, но не намного. Иными словами, клон гонится за оригиналом, но тот всегда впереди. И в-третьих, создание тождественного генотипа – если речь идет о людях – отнюдь не гарантирует тождественных интеллектуальных и психических качеств клона, тем более превосходящих.

Слейд. По-вашему, египтяне умели обходить эти трудности?

Сэйл. Если верить надписи на плите, да. И не только египтяне. Что-то подобное, по-видимому, практиковалось и в более древней шумерской культуре. Но это не были клоны. Для удобства назовем их… Ну, скажем, репликантами.

Слейд. И как это выглядело?

Сэйл. Судя по всему, процесс был очень простым, без участия суррогатной матери. Это происходило, образно говоря, в пробирке, в примитивно оборудованных лабора­ториях. Конечно, это было величайшим секретом жрецов. Репликанты развивались невероятно быстро и за десять-двенадцать лет догоняли взрослых людей по физическому развитию, а по умственному значительно превосходили их. Затем бурный рост прекращался, и репликант мог жить обычной жизнью.

Слейд. Вы прочли это на плите?

Сэйл. Да. Вот полный перевод текста с указанием ключей расшифровки. Любой египтолог…

Слейд. Да-да, я понял. Но технология находилась в стилете?

Сэйл. Да. И тут мы приближаемся к цели моего визита. Я отправился в археологический музей в Каире, чтобы попросить стилет для исследования. Я видел его раньше и был убежден: никому не приходило в голову, что рисунки на внешнем лезвии – часть акромантической криптограммы. Но меня ждало разочарование. Стилет в музейной витрине оказался лишь копией.

Слейд. Почему?

Сэйл. Музей был ограблен. Потом похищенные экспонаты попали к людям, не знавшим об ограблении музея и, похоже, не подозревавшим об истинной ценности ра­ритетов. Дирекция музея совместно с полицией приняла решение скрыть факт ограбления от прессы, чтобы выловить экспонаты, когда их начнут продавать. Подробностей я не знаю, это вопрос к полиции, но наиболее известные экспонаты, такие как стилет, заменили копиями. Пока поиски ни к чему не привели.

Слейд. Понятно. Вы хотите, чтобы я отправился в Каир и нашел стилет?

Сэйл. Мистер Слейд, окажись открытие в Великобритании, оно будет использовано на благо моей страны. Но представьте себе, что стилет попадет к ученому, который сумеет расшифровать криптограмму – я же сумел! – а от него к безответственным людям, диктаторам, мафии, террористам? Что вы скажете, если в один прекрасный день они ухитрятся скопировать перспективного британского политика, потом похитят его, заменят – и премьер-министром Англии станет воспитанный врагами нашей страны репликант!

Слейд. У вас богатое воображение. Текст на плите мог иметь религиозно-мистический смысл.

Сэйл. Прямых доказательств моей правоты нет. Не угодно ли ознакомиться с косвенными?

Слейд. Слушаю.

Сэйл. Начну со статьи Прендергаста и моих раскопок. Вход в гробницу располагался не в северной стене, как обычно, а в западной. Это свидетельствует о том, что руководившие постройкой жрецы пытались защитить гробницу от грабителей. В то же время на саркофаге и в других местах стерто имя умершего фараона. Согласно египетским верованиям, уничтожение имени покойного обрекает его душу на вечные страдания. Зачем, спрашивается, жрецам заботиться о сохранности гробницы столь ненавидимого фараона? Прендергаст объясняет нестыковку противоборством групп жрецов, сторонников и противников фараона.

Слейд. А как объясняете ее вы?

Сэйл. Я никакой нестыковки не усматриваю. Напротив, все логично. Стереть имя МЕРТВОГО – значит, проклясть его, но столь же кощунственно написать на саркофаге, обители смерти, имя ЖИВОГО! А фараон, которому предстояло воскрешение в виде репликанта, считался лишь временно усопшим. Следовательно, и погребение было своеобразным. Сначала имя значилось на саркофаге, потому что без этого невозможно проведение религиозных ритуалов, а затем его стерли – символическое действо, означающее возвращение фараона к земной жизни.

Слейд. Любопытно…

Сэйл. Далее, конструкция ловушки – обрушивалась вся гробница. Кощунство, но важнее было навсегда уберечь тайну от всех, кроме будущих посвященных жрецов, которым и предназначался стилет. Если не им, так никому…

Слейд. Тогда получается, что безымянный фараон не был воссоздан – а лишь похоронен вместе с информацией о том, как это сделать в дальнейшем?

Сэйл. Очевидно так. Вряд ли мы когда-либо узнаем точно. Прошло три с половиной тысячи лет.

Слейд. Значит, у вас нет даже косвенного доказательства, что создание репликантов осуществлялось на практике. В стилете могли быть изложены всего лишь идеи, теории.

Сэйл. В саркофагах, представших взору Эмиля Бругша в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, находятся хорошо сохранившиеся мумии, различимы даже черты лиц. Несомненно сходство лиц фараонов Рамсеса II и Сети I. Ученые считали Рамсеса сыном Сети, но они не знали того, что знаю я. Я изучил фотографии мумий и уверился не в сходстве, а в полном тождестве, которое легко может быть доказано с помощью антропометрических измерений.