Владимир Михайлов - Один на дороге

Все. Жребий брошен. Мир окончательно съежился до размеров одной лишь этой площади, где генерал, командующий парадом, и принимающий его командующий войсками объезжают наши коробки.

— Здравствуйте, товарищи!

Точно отмеренные, на тренировках отработанные до сотой доли секунды; они нужны, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.

— Здра — жла — това — мар — совете — союу-у-за!

— Поздравляю вас…

— Урра — рраа — рраа — аааа!

Объезд продолжается. Можно перевести дыхание. Перекаты "ура" уходят все дальше, влево.

Потом командующий произносит речь. Динамики разносят гулкие слова по площади. Мы не очень вслушиваемся. Для нас сейчас главное не слова — их мы потом прочтем в газетах. Главное сейчас — заранее пережить, проиграть в сознании все команды, которые вот-вот последуют.

Речи на парадах не бывают длинными. Вот мы уже снова кричим "ура". Умолкаем. Наступает тишина. Безмолвие перед ураганом. Так тихо бывает, наверное, в центре тайфуна. И вот снова оживают динамики и звучат голоса командиров, дублирующих команды — каждый для своей коробки:

— К торжественному маршу!..

(И дублирующие, словно эхо по всей площади: "К торжественному маршу!..")

— Поротно!..

(Коробка считается ротой: в ней сто человек. В Москве скомандовали бы: "Побатальонно!" — там в коробке четыреста.)

— На одного линейного дистанции!..

Линейные — солдаты с флажками на штыках — до сих пор стояли отдельно, сосредоточенные в одном месте; сейчас они быстро, почти бегом, маршируют, рассредоточиваясь вдоль всей площади, и останавливаются на строго отмеренном расстоянии друг от — друга. Такое расстояние и должны будут выдерживать между собою наши коробки во время прохождения. Линейных мы сейчас видим хорошо, потому что они вышагивают по противоположной стороне площади, напротив нас. Достигнув своей точки, заранее отмеченной, каждый из них самостоятельно останавливается, поворачивается лицом к нам, выполняет тщательно отрепетированный артикул винтовкой и замирает, взяв ее "к ноге". А команды тем временем не умолкают, и во Вселенной не существует более никаких звуков, кроме этих команд. Загреми сейчас громы небесные — мы их не услышим.

— Первая рота прямо, остальные напрааа…

Мы не первые в колонне, и командир нашей коробки поет: "Напрааа…" Приклады отрываются от асфальта.

— Во!

Единый шорох — сотни каблуков ввинчиваются в асфальт на четверть оборота, — и мгновенный звон: приклады впечатаны в площадь. Не зря мы ослабили винты. Звон получился единым и выразительным. Армия должна бряцать металлом — во всяком случае, на парадах.

— На пле… чо!

Штыки, четырехгранные у трехлинеек и плоские у самозарядок, взлетают над головами.

— Шаго-ом…

Ну, все. Ну, все. Ну, все…

— Марш!

Эта команда выстреливает нас вперед. И одновременно — хлестко, как залп, и одуряюще, как стакан самогона — грохают барабаны.

До сих пор еще не вполне выяснена роль ритма в нашей жизни, его влияние на людские мысли и действия. Ясно только, что влияние это огромно. Не мелодия ведет нас, а ритм. Мелодия дает настроение, ритм диктует действие. Ритм — периодическое повторение одного и того же. Трам-пам-пам — это вальс, бездумное веселье, влечение, любовь. Но вальс — не для парадов и не для войны. Недаром раньше в атаки ходили под барабан и флейту, у которой важна не мелодия, а тембр — высокий, пронзительный, напряженный, И сейчас гремят военные барабаны. Парад — не война, это модель войны, какой она была когда-то, до пулеметов и "катюш", до танков и штурмовиков, и барабаны мы унаследовали оттуда. В них и четкость шага, и дробь выстрелов, и отчуждение от всего, что не в строю, и стук клепальных молотков, сбивающих всех нас вместе, в единое тело, единый организм, и настойчивость и обязательность команды, и эхо воинской присяги. Трррам-тарара-тарара-там-там! Трррам-тарара-тара-ра-там-там!

Мы шагаем. Пока еще — удаляясь от трибун, по своей половине площади. Первая рота уже огибает ее по короткой, торцевой стороне. Сейчас она сделает захождение правым плечом и выйдет на прямую. Мы выходим на эту прямую, как выруливают самолеты на взлетную полосу; нам тоже нужен разбег перед полетом.

Смолкают барабаны, и тут же вступает сводный оркестр. Обрушивается марш. Здесь нет скрипок и виолончелей. С ними не помаршируешь, а военный оркестр обязан играть и на ходу. Нет и солдатской гармони: она — для отдыха, привала, для личного времени в казарме. А сейчас — трубы и барабаны. Солнечное сияние меди и дреисподний гул натянутой кожи, разрубающий время на куски, равные, как солдатские пайки хлеба, одинаковые, как патроны в магазине. Кванты церемониального марша. Сейчас это — единственное, что мы должны слышать: барабан звучит под левую ногу, и не дай тебе бог, солдат, сбиться с ноги! Все несчастья мира, все буйство стихий — ничто по сравнению с этим. Так ты воспринимаешь жизнь сейчас, если вообще воспринимаешь ее. Ты, выполняющий древний и полный значения военный ритуал торжественного прохождения, перечеркивающий изначальный дуализм человека и делающий его созданием только общественным.

Мелодия отдаляется, мы все еще уходим от трибун, но барабан слышен хорошо. Как всегда, происходит маленькая заминка. Она всегда происходит именно здесь, в конце площади, где надо изменить направление, чтобы пройти торцевую сторону. Одна коробка спешит, шагает шире, чем надо, другая отстает. "Бегом — марш!" Пробегаем несколько метров, стараясь не очень ломать строй. Это ничего, трибуны далеко впереди, и оттуда смотрят не на нас, а на тех, кто в этот миг уже поравнялся с ними. Главное — не подкачать там. Мы пробежали. Догнали. Разобрались. Подравнялись на ходу. Порядок. Слушай барабан, возьми ногу. Левой! — командуй сам себе. — Левой! Раз, два, три!

Теперь мелодия нарастает. Мы приближаемся к трибунам. Страх уходит. Волнения нет. Нет ничего. Нет меня. Где я? Не знаю. Был ли я вообще? Нет, наверное, меня не было. И нет. Нет мыслей. Нет воли. Есть строй. Интервал и дистанция. Равнение. Оружие, винтовка на плече. Шаг и отмах свободной рукой, лихой отмах: "Раззудись, плечо!.." Есть барабан. Есть ожидание команды. И больше ничего. Я — это все мы. Все — это я. Рраз, два, три! Левой! Левой! — звучит в подсознании.

Трибуны надвигаются медленной лавиной.

Мы подходим к своему рубежу.

— Ротааа…

Вот когда начинается настоящий строевой шаг. Ногу выше! Удар сильнее! От такого шага рушатся мосты. Когда-нибудь какая-то великая рота пройдет так, что рухнут окружающие площадь здания. Рота этого даже не заметит.

— На ру… ку!