Михаил Белозеров - Железные паруса

Собственно, ведь для чего-то я здесь. Не сон, не явь, не прошлогодний снег — последний рубикон, через который кто-то не может перепрыгнуть и мается этими хромыми, одноглазыми, ловкими, красивыми, прозрачными и железными. Все-все подталкивают куда-то, вроде бы ненароком, бочком-бочком к пропасти, к преисподней, к утилизации; и все решают только свои проблемы — как бы набить желудок или переспать с женщиной, или сыграть в пинг-понг, и при этом не обжечься на промашке, без ответственности, без последствий, по наименьшему сопротивлению, думая при этом, что они самые правильные и безупречные.

Где-то сзади загрохотало:

"Бух-х-х!.. бух-х-х!.."

Но это всего-навсего рассыпался балкон на гостинице.

— Оказывается, я тебя совершенно не знаю, — произнесла она удивленно, когда они заскочили в магазин, чтобы найти что-нибудь съестное.

— Я тебя тоже, — сказал Он, открывая ящик с консервами.

— Я возьму кофе и шоколад, — сказала она, разглядывая его поверх прилавка с таким интересом, что ему стало немного не по себе.

— И захвати свечки, — попросил Он.

— Ты моя самая большая загадка, — призналась она.

— Почему? — удивился Он.

— Потому что это так и есть. — Кивнула она. — И больше объяснять не имеет смысла, потому что любое объяснение — это ложь, запутывание самой себя, создание иллюзии знания.

Она жалко улыбнулась. Они никогда не были душевно близки, лишь одно лето, короткое лето связывало их.

***

Потом они все время бежали вниз к реке — улочками, вдоль арок и монастырских стен, и сзади все наваливалось-наваливалось страхом, ужасом, потому что вот-вот должны были проснуться Сирены.

По странной закономерности этот район города не был затронут разрушениями, и Наемники появлялись здесь настолько редко, что Он не мог и припомнить, когда видел их последний раз.

— Дальние пещеры глубже, — торопливо сказал Он, когда открывал рассохшуюся дверь, и они проскользнули в молельню, похожую на ларек.

С минуты на минуту должно было загудеть.

— Зачем мы здесь? — спросила она. — Мне страшно.

— Сейчас закричат, — пояснил Он.

— Да, — вспомнила она, — ты не привык.

Вначале они быстро шли, потом бежали. Он наизусть помнил все повороты и ступени.

Он держал ее за руку.

Он знал, что она не существует, — почти не существует. Но теперь не придавал этому значения. Он вообще ничему не придавал значения. Он снова был тростником над галечной отмелью, и прозрачный холодный ручей убегал к соленому заливу. Может быть, это была уступка или сдача позиции на один редут. Но в любом случае Он чувствовал, что на большее не способен, что дальше его что-то не пускает, что Он слишком реалистичен, чтобы броситься, очертя голову, в неизвестность.

— Я знаю, в чем твой секрет, — сказала она, не замедляя шага.

— Разве это что-то значит? — спросил Он как можно равнодушнее и подумал, что она хорошо ориентируется в темноте, даже чересчур хорошо для женщины.

— У тебя хороший щит — ты все время думаешь о прошлом.

Она сама делала его опасным.

— Да, — сознался Он, — в этом мое спасение.

— … и проигрыш… — добавила она.

Он не стал спорить. Зачем спорить, когда и так все ясно. К тому же под землей Он чувствовал себя не так уверенно, как на поверхности.

Наверху загудело, и с потолка и стен посыпалась пыль.

— Тебе не больно? — спросила она.

— Нет, — ответил Он, зажигая свечи, — здесь не больно. Здесь не бывает больно.

Потом они откидывали тяжелые засовы, открывали одну за другой дубовые двери и входили.

Сирены наверху уже перешли на свистящий шепот. Они искали и никого не могли найти.

Сегодня они зря стараются, у них нет ни единого шанса, подумал Он.

***

— Знаешь, я ведь немного другая, — сказала она и шевельнулась у него на плече.

Ее волосы пахли, как у всех земных женщин.

— Я знаю, сейчас это неважно, — ответил Он и поморщился, потому что никогда не любил объяснений.

Они лежали в темноте, и тишина была, как в склепе.

— Я все время, как это? Ввожу тебя за нос.

— Ничего страшного, — великодушно согласился Он и невольно улыбнулся.

На столе догорал огарок, и сквозь прищуренные ресницы Он рассматривал желтоватый нимб вокруг пламени.

— Мне стыдно, — добавила она, — но я не нарочно.

Он чувствовал под шинелью ее ноги с горячей кожей.

— Разве тебе не все равно? — спросила она.

Почти, подумал Он и ответил:

— Не будем усложнять жизнь.

— Не будем, — согласилась она. — Это твоя любимая поговорка. Я знаю, — и шевельнулась, и коленки, острые и хрупкие, уперлись ему в бедро.

Теперь она действительно напомнила его давнишнюю знакомую, возможно, даже хорошую знакомую.

— Я думаю, ты мне не веришь, — сказала она после минутного молчания.

Он попытался пожать плечами, и у него ничего не вышло.

— Какая разница — верю, или не верю, — подумал Он вслух. — Главное, что я остаюсь.

— Я не обладаю избирательной волей, — вдруг призналась она, — и завидую тебе. Все зависит от степени свободы. Даже здесь я более свободна, чем… чем…

Она замолчала настороженно.

— … у меня тоже нет выбора, — Он поспешил избавить ее от лишних слов.

— И все-таки ты свободнее, — сказала она снова. — Я всегда хотела быть мужчиной.

— Да, я помню, — сказал Он и действительно вспомнил те песчаные острова, куда они с ней убегали из города. Вспомнил, но как-то почти равнодушно.

— Я даже специально одевалась, как мужчина.

— Не надо, — попросил Он, — ты по-прежнему выглядишь изумительно.

— Правда? — обрадовалась она.

— Правда, — подтвердил Он.

— Спасибо, — сказала она. — Не знал…ла, — она засмеялась.

— Пожалуйста, — ответил Он и подумал, что теперь окончательно запутался.

— Карлос был прав, — сказала она.

— Карлос? — переспросил Он.

— Мой муж. Он погиб. Давно.

— А… — разочарованно протянул Он и подумал, что не имеет к этому никакого отношения.

— Он считал, что если даже мы друг друга поймем, — это не будет чем-то новым для тебя и для других. Для людей точно не будет. Как жаль… — сказала она. — Так хотелось бы удивить.

— Об этом говорил еще Падамелон, — вспомнил Он.

— Кто такой Падамелон?

Она уже ничего не помнила, и Он подумал, что она, быть может, хитрее, чем кажется.

— Мне иногда трудно понять тебя, — сказала она немного обиженно.

— Я такой же, как и все.

— Нет, — сказала она, — тебе, должно быть, сильно повезло.

— Только тем, что еще жив, — пошутил Он.