Михаил Васильев - Искатели

Он рывком поднял тело Дианы на руки и двинулся вперед. В сторону странных скал, замеченных Кукульканом — туда указывал компас в электронной карте.

С каждым шагом Диана становилась все тяжелее. Платона уже шатало — из стороны в сторону.

— Давайте я понесу, Платон Сократович, — предлагал, тяжело забегая вперед и уже протягивая руки, Кукулькан.

— Нет, это мой груз, — выдавил он.

Почему-то вспомнилось старое семейное предание о том, как его предку, великому археологу, было даровано рыцарское звание. Или он вспомнил последние слова своего компьютера? Когда-то другие его предки шли в бой под тяжестью лат. Может, раскаленных под лучами сарацинского солнца где-нибудь в земле обетованной. Только солнце для них всех общее, одно. Как долго он уже идет, держится. Все то, архаичное, что исчезло в цивилизованном мире, опять возникло здесь. В голове почему-то всплывали слова стихов, что-то старое, из школьной программы.

И пройдет сто веков,И сойдет сто потов.

В глазах было темно, он почти ничего не видел, но шел, натыкаясь на камни.

Упадут сто замков, и спадут сто оков,И сойдут сто потов целой грудой веков…

Руки, назло, сопротивляясь, против его воли, разгибались, хотели разогнуться. Собрав эту волю, последние силы, он удерживал тело Дианы и шел, шел. Отключив микрофоны связи, бормотал вслух:

И польются легенды из сотен стихов.Про турниры, осады, про вольных стрелков.

Сейчас он думал только об одном: как не уронить Диану. Уже едва почувствовал, что ее тело подхватил кто-то. Ахилл.

— Давай, я понесу, — опять слышался голос Кукулькана.

— Отвали, студень, — сипел Ахилл. — Куда тебе, крепыш из дистрофдиспансера.

Платон какое-то время стоял, приходя в себя и опершись плечом о камень, и совсем неожиданно вдруг узнал в нем скульптуру, статую грибного бога. В исхлестанной песком и рассохшейся от космического холода каменной плоти угадывались знакомые черты, плоский нос, высокая шапка, выпуклые каменные узоры. Платон машинально провел рукой в толстой перчатке по поверхности скульптуры, будто мог что-то ощутить.

Странная скала, о которой говорил Кукулькан, приближаясь, все больше становилась похожей на космический корабль, на такую знакомую им каменную летающую тарелку индейских титанов. Она становилась все больше и больше, удивительно, но никаких сомнений — это, действительно, был он, космический корабль и именно летающая тарелка. Самая настоящая, и вот ее уже можно ощутить, потрогать рукой. Такая обычная, обыденная и от этого еще более неожиданная. Даже снаружи было видно, какая она старая, даже древняя, заброшенная. Ошеломленный мозг постепенно успокаивался. Вдали была видна еще одна стандартная тарелка, и дальше — еще. Может быть, и эти скалы вдали тоже были старыми кораблями индейских исполинов. Кладбище кораблей.

Ушедший вперед Платон увидел, что Ахилл остался сзади, сидит, положив Диану на колени и привалившись спиной к каменной тарелке.

— Ты чего там? — с неудовольствием спросил Платон, обернувшись. — Надо идти.

— Думаю, что пока не надо, — слабым голосом отозвался Ахилл. — И еще думаю вот что: хорошо бы эту дверку открыть и там внутри немного пересидеть. Иначе нам никак.

Дверь летающей тарелки была за его спиной, вся в окалине и ржавчине, как будто намертво прикипевшая к корпусу. На этой двери слабо различалось знакомое лицо бога Ицамна с открытым ртом.

— А вот и дырка — типа, замочная скважина. — Кукулькан нашел круглое отверстие во рту бога, попытался просунуть туда палец. — Только ключа от этого замка у нас нет. И вообще, этого ключа уже сотни лет нигде нет, не существует. Мы даже не знаем и знать не можем, каким он был.

Кукулькан ударил кулаком в металлопластиковой перчатке в непроницаемый и безнадежно прочный металл, будто хотел услышать отзвук внутри корабля.

— И что теперь со всем этим делать? Надо обязательно что-то придумать. — В голосе Ахилла ощущалась непонятная надежда. В последнее время голоса вообще стали (или казались?) как-то ярче, насыщеннее. Наверное, оттого, что другого не было. Голоса — это все, что сейчас осталось от людей. — Может, выстрелить туда? — предложил он.

— Подожди. Выстрелить! — издали крикнул Титаныч. Торопливо хромая, он подходил к остальным. — Это старинная электроника — тонкая вещь. А у вас все-таки имеется один электронный прибор — я, то есть. Сейчас! Расчепурим эту тарелку, как устрицу.

Все расступились. Железный старик сунул в замочную скважину установленный у него на месте указательного пальца короткий кривой нож для чистки картофеля.

— Из хорошего во мне только мозг и остался. Электронный, — напряженно бормотал Титаныч.

Сначала показалось, что где-то в воображении возник тихий, а потом явный уже, все более нарастающий шум. Как будто накатывался долгий вой, стон и треск. Дверь тарелки словно лопнула, прямая трещина постепенно становилась щелью. Медленно, будто во сне, гигантская плита металла стала отодвигаться в сторону. Хлопьями посыпалась ржавчина.

— Вот так! — крикнул Титаныч. — А кто-то говорил…

Всё содрогнулось. Осыпался и пополз песок под ногами. Вдруг оказалось, что лежащая на песке Диана приподнялась. Непонятно, что она ощущала, глядя на открывающуюся дверь.

— Что бы вы без меня делали! — продолжал кричать Титаныч. — А ты, Платон, еще хотел меня дома на кухне оставить.

Тарелка изнутри была поразительно похожа на "Обсидиановую бабочку" — еще ту, до всех ремонтов, когда они впервые ее увидели. Казалось, что они опять очутились то ли в том же самом месте, то ли в том же времени. Ошеломили только многовековые грязь и запущенность вокруг них.

— Вот это грязь! — заговорил Платон. Свет его фонаря блуждал вокруг него. — Форшмачно тут, как сказал бы Конг. Будь он здесь.

И тут же умолк, будто упомянул о чем-то постыдном.

— Я вместо него скажу, — с неудовольствием в голосе произнесла Диана. Оглядываясь, она вращала круглой металлопластиковой головой.

Кукулькан уходил вперед, уверенно опуская рычаги знакомых рубильников, что-то переключал и на что-то нажимал.

Показалось чудом, когда завыли насосы преобразователей, накачивающие кислород.

— Ну вот, — произнес Титаныч. — Есть кислород. Значит, и вода тут внутри есть.

— Живая оказалась тарелка, — сказал Платон. — Работает все.

В коридоре, где они стояли, медленно стал возникать свет.

Платон, наконец, снял шлем и сам почувствовал застоявшийся смрад, скопившийся в скафандре.