Михаил Васильев - Искатели

Михаил Михайлович Васильев

Искатели

Приключения на Земле. В Петербурге

В этом большом и необычно высоком кабинете было сумрачно от темных дубовых панелей и обилия такой же мореной временем мебели. Этим летним утром солнечные лучи исчезали здесь, в дубовом викторианском полумраке. Хозяин кабинета профессор Кент сидел за столом рядом с недействующим сейчас камином.

"Системное решение вопроса о статусе археологии, как науки…" — написал он и остановился, будто перестал понимать, о чем пишет.

"Лет двести, а может триста решают, и всё решить не могут, — подумал он. — Вот теперь и я взялся". Профессор Кент был моложавый или просто еще молодой человек, похожий непонятно на какого актера из старинного кино. С коротким кривым носом и правильным породистым лицом, из тех, которые нравятся женщинам.

Сейчас здесь ничего не двигалось, не шевелилось, и стояла полная тишина. Только едва слышно скрипнуло кресло. Наследственное почти кресло декана Археологического факультета Петербургского университета, деревянное, жесткое, с высокой резной спинкой. Где-то хрипло зашипели и стали бить часы, неторопливо, будто время тут текло по-особому медленно.

Здесь и думать хотелось как-то неспешно, в старинном духе, и на этой бумаге уместнее было бы начать не доклад к ученому совету, а, например, роман в стиле какого-нибудь классика девятнадцатого, допустим, века. Профессор даже увидел первые слова:

"Не хотелось бы утруждать читателя подробностями моих приключений, но возможно кому-то покажется небезынтересным мое бесхитростное повествование"…

Всего этого он писать не стал, замер, слушая последние удары часов и глядя на лист бумаги перед собой. Может быть, задумался над продолжением романа.

Зазвенел медный колокольчик, одновременно в дверь постучали. Она приоткрылась, в щель смотрели чьи-то бойкие глаза.

— Можно, Платон Сократович?

Сначала появилась девичья голова: хорошенькое курносое личико и ярко-рыжие волосы. Потом — девушка полностью, модного сейчас высокого роста, почему-то в кожаном обтягивающем костюме. К груди она прижимала зачетную книжку.

Было заметно, что эта студентка впервые попала сюда. Задрав голову, она смотрела на далекий потолок с дубовыми балками, где его будто поддерживала целая стена из книг. Непонятно было, как можно достать книги там, наверху. Оглядываясь вокруг себя, не удержалась и повернулась на одной ножке; было заметно, что она не умеет сдерживать эмоции и энергию, переполняющие ее изнутри.

Ее длинные волосы, лежащие на спине, были тщательно расчесаны, как это принято у девушек перед сдачей ответственного зачета. В сумрачном кабинете они выглядели еще ярче. Черный кожаный костюм с молнией на спине оказался, скорее, комбинезоном.

Профессор Кент, откинувшись на спинку своего неудобного кресла, молча наблюдал за ней.

Комбинезон до самого возможного в природе предела обтягивал выгнувшуюся перед книжными стеллажами высокую, далеко за метр восемьдесят, фигуру девушки. Она как будто ни от кого не собиралась скрывать свою выпуклую грудь и довольно мощные бедра. Тонкая, плоская почти талия посредине делала ее похожей на черную осу. Все это выглядело чужеродным в этом интерьере, и сам интерьер, и кабинет становились какими-то неуместными, ненастоящими.

— Неужели все это возможно прочесть?

— Желательно. А вы… — Кент посмотрел в ведомость на столе. — Вы, Диана Викторовна, я извиняюсь, вижу, сегодня в таком… Блестящем виде.

— Ой, Платон Сократович, я сегодня на байке приехала… — бойко заговорила студентка. — Отсюда — комбез. А если вы про волосы… Они настоящие. Об этом все спрашивают. Рыжих в наше время не осталось, только я одна. Невероятный в этом сезоне цвет.

— Байк — это ведь мотоцикл? Железный такой?

— Ну да. И мотоцикл такой тоже когда-то был, — неопределенно ответила студентка Диана.

Профессор Кент глядел в лицо сидящей напротив девушки с ярко-зелеными глазами, с какой-то лукавой радостью на дне.

"Как это называется? Чертовщинкой".

Немного крупный рот с пухлыми, слегка вывернутыми губами.

"Женщины всегда играют какую-то роль, а такие чувственные губы, наверное, иногда играть мешают. Создавать какой-то там образ".

Но эту девушку сейчас, вроде бы, совсем не заботили такие трудности. Она сидела с видом прилежной первоклассницы, сложив руки на дубовой столешнице.

— Интересно, а вот вы, Диана, к нам в археологию с какой целью? — начал профессор.

— Ну как, Платон Сократович!.. Археология — это ведь интересно. Как будто вы не знаете. Я вообще всякие приключения люблю. Раскапывать все, искать города, клады, разные сокровища. Я обязательно какие-нибудь сокровища найду. Как этот.… Ну, который золото нашел.

— Шлимана имеете ввиду? А я как раз о нем вас собирался спрашивать.

— А я знаю — сокровище Приама. А вообще-то я сначала даже на богословский факультет хотела поступить, на миссионерское отделение, — бойко продолжала студентка. — Чтобы новые места, путешествия, необычные народы. Только там, оказывается, молитв много надо учить. А мне скучно. Фу, не люблю!

— Молиться необходимо, — наставительно произнес профессор. — А вообще, мечты не имеют такой особенности — сбываться. Вы еще не знаете об этом. Вот вам сколько лет?

"А я уже возраст Христа разменял, — подумал он. — Почти старик.… Так и досижу в этом кресле до естественного конца".

Непонятно что вызвало такие мысли.

— Нас, археологов, интересуют ни сокровища, а совсем другое, — произнес он. — Наши клады — черепки и кости. Открываем то, что давно было кому-то известно. Все, что нам интересно — это разглядывать прошлое. Странные, в сущности, люди. А Шлиман, между нами, — не настоящий археолог, а как раз искатель сокровищ, удачливый дилетант.

Профессор Кент чувствовал, что говорит скучно и вообще не то. Ему будто не нравились собственные слова.

— А мы, археологи, верим в то, что золото приносит неудачу, — продолжал он. — Тем, кто его находит. Есть у нас такая примета. К счастью, найти его совсем не просто и даже почти невозможно. В общем, один шанс на миллион. Сколько нас, археологов, и все копаем, копаем. Каждый сезон. И никаких сокровищ. В общем, нам с вами такого, как у Шлимана, никогда не найти.

Лицо девушки напротив было как открытая книга. И по нему видно, что она не верит ни единому профессорскому слову.

— Вот такая жизнь у нас, археологов, — закончил, наконец, профессор Кент. — Такие мы.