Джон Уиндем - Куколки

Неподвижность враждебна перемене, враждебна жизни и поэтому она наш непримиримый враг. Если вы все еще потрясены или чувствуете сомнения, подумайте о тех вещах, которые делали эти люди, научившие вас считать их вашими собратьями. Я мало что знаю о вашей жизни, но схема одинакова повсюду, где старое, отжившее пытается сохранить себя. И еще подумайте о том, что они собирались сделать с вами и почему.

Как и раньше, ее высокопарная манера выражаться подавляла меня, но общий ход ее мыслей был ясен.

И все же я не находил в себе достаточно сил, чтобы отрешиться от прошлого и рассматривать себя как другой вид, да и не был я уверен, что я настолько другой. В моем понимании мы являлись всего-навсего какой-то несчастной разновидностью основной породы, хотя, оглядываясь назад, я хорошо видел причины, по которым нам пришлось бежать…

Я посмотрел на Петру. Видно было, что ей эти речи порядком наскучили, поэтому она просто сидела и любовалась прекрасным лицом зеландки. Затмевая настоящее, передо мной проходили картины прошлого: лицо тети Хэрриет в реке, ее волосы, колышущиеся в воде; тело несчастной Анны в петле; Сэлли, заламывающая руки в страхе за Кэтрин и за себя; Софи, опустившаяся дикарка, медленно падающая в пыль со стрелой в затылке…

Любая из этих картин могла стать будущим Петры… Я подошел к ней ближе и обнял ее.

В то время как зеландка разглагольствовала, Майкл выглядывал наружу, с завистливым вниманием рассматривая машину, которая ждала нас на просеке. Он продолжал глазеть на нее еще минуту или две после того, как зеландка замолчала, потом вздохнул и отвернулся.

Несколько мгновений он стоял, уткнувшись взглядом в землю, потом поднял голову:

— Петра, можешь ты связаться с Рэчель ради меня?

Петра послала вопрос в своей обычной манере и сказала:

— Она здесь. Хочет знать, что происходит.

— Прежде всего скажи ей, что какие бы слухи до нее ни дошли, мы все живы и здоровы.

— Сказала, — через минуту ответила Петра. — Она поняла.

— А теперь передай ей следующее, — тщательно подбирая слова, продолжал Майкл. — Она должна и впредь не терять присутствия духа и быть очень осторожной. Скоро, через три-четыре дня, я приду и заберу ее с собой. Сумеешь объяснить?

Петра передала все в точности и очень энергично и умолкла в ожидании ответа. Затем она принялась хмуриться и с некоторым пренебрежением сказала:

— Ну и ну. Она совсем расклеилась: плачет, мысли путаные. Эта девушка большая плакса, как я погляжу. Не понимаю, чего она сейчас ревет. Задние мысли у нее совсем не грустные. Она как будто плачет от счастья. Ну не глупо ли?

Все мы, не говоря ни слова, смотрели на Майкла.

— Да, а что, — сказал он оборонительно, — вы двое объявлены вне закона, значит, не можете отправиться за ней.

— Но, Майкл… — начала было Розалинда.

— Она ведь там совсем одна, — сказал Майкл. — Ты бы бросила Дэвида одного или он тебя?

На это нечего было возразить.

— Ты сказал, что заберешь ее оттуда, — продолжала Розалинда.

— Я это и имею в виду. Мы могли бы какое-то время оставаться в Вэкнаке и со дня на день ожидать, что нас или наших детей раскроют… Это не дело… Или можем отправиться в Заросли. — Он с отвращением оглядел пещеру и просеку. — В этом тоже нет ничего хорошего. Рэчель, как и все мы, заслуживает лучшей доли. Значит, если машина забрать ее не может, это должен сделать кто-то другой.

Зеландка, подавшись всем телом вперед, наблюдала за ним. В ее глазах проглядывали сочувствие и восхищение, но она мягко покачала головой и напомнила ему:

— Путь очень далек, между нашими краями лежат страшные непроходимые земли.

— Я знаю, — ответил он. — Но мир круглый, значит, должна быть другая дорога к вам.

— Она будет очень тяжелой и наверняка опасной, — продолжала она.

— Не более опасной, чем жизнь в Вэкнаке. И потом, как сможем мы там оставаться, зная, что на свете есть целая страна таких людей, как мы, что нам есть куда стремиться. Знать! В этом вся разница. Знать, что мы не бесцельные уроды, безнадежные Отклонения, пытающиеся без особого успеха спасти свою шкуру. Это разница между просто попыткой выжить и жизнью ради достижения цели.

Зеландка с минуту молчала и, подняв голову, смотрела ему в глаза:

— Майкл, когда ты доберешься до нас, можешь не сомневаться, что займешь среди нас достойное место.

Дверь с глухим шумом закрылась. Машина задрожала, на просеке поднялся пыльный вихрь. Мы видели через окошки, как Майкл пытается удержаться на ногах, как трепещет на ветру его одежда. Даже уродливые деревья по краям просеки заколыхались в своих саванах из нитей. Пол под нами покачнулся, слегка нырнул, и земля начала резко уходить вниз, а мы подниматься все выше и выше в вечернее небо. Вскоре полет стал более ровным, и мы повернули на юго-запад. Петра была очень возбуждена вопреки своему несколько утомленному виду.

— Страшно здорово, — объявила она. — Я вижу на много миль кругом. Майкл, ты сверху такой маленький и смешной.

Одинокая фигурка на просеке помахала рукой.

— В эту минуту, милая Петра, — донеслась до нас мысль Майкла, — я и вправду чувствую себя маленьким и смешным. Но это пройдет. Мы последуем за вами.

Все было так, как в моем сне. Солнце, более яркое, чем в Вэкнаке, щедро разливало сверкающий свет на широкий голубой залив, где волны с белоснежными гребешками неспешно накатывались на берег. Лодочки с разноцветными парусами или совсем без них плыли в порт, казалось, до отказа заполненный кораблями.

Теснящийся у берега и вразброс карабкающийся на холмы, перед нами лежал город, утопающий в зелени садов и парков. Я мог даже разглядеть маленькие повозки, скользящие по широким, обсаженным деревьями улицам. Немного дальше, в стороне от побережья, около зеленого квадрата сверкала ярким светом какая-то башня, а рядом с ней опускалась на землю рыбообразная машина.

Все было так знакомо, что я затрепетал. На мгновение я представил себе, что сейчас проснусь и окажусь в своей постели в Вэкнаке. Чтобы успокоиться, я взял за руку Розалинду.

— Неужели это на самом деле? Ты тоже видишь все это? — спросил я у нее.

— Какая красота, Дэвид. Я представить себе не могла, что на свете бывает так красиво… И, кроме того, есть еще кое-что, о чем ты никогда не рассказывал.

— Что? — спросил я.

— Послушай! Разве ты не чувствуешь? Открой свой ум пошире… Петра, милая, перестань болтать, хоть на несколько минут…

Я сделал, как она велела. Я услышал нашего водителя машины, его разговор с кем-то, но, кроме него, за ним, как фон всего этого я ощущал что-то совершенно новое и еще незнакомое мне… Если сравнивать со звуками, это было похоже на жужжание целого улья пчел, а если со светом — то на приглушенное свечение, идущее отовсюду.