Помутнение - Филип Киндред Дик
Молчание.
— Ты слышал, что я сказал? — спросил Майк. — Я боюсь идти в зоопарк.
— Да.
— Не припомню, чтобы я был в зоопарке… Что там делают? Ты не знаешь?
— Смотрят в разные клетки и вольеры…
— А какие там животные?
— Разные…
— Дикие небось. И всякие редкие.
— В зоопарке Сан-Диего почти все есть.
— А у них есть эти… как их… медведи коала?
— Есть, — кивнул Брюс.
— Я раз видел рекламу по телику, с коалами. Там они прыгают. И вообще прямо как игрушечные.
— Я слышал, что первых плюшевых медведей — тех, в которых дети играют, — делали с коал, еще в двадцатых.
— Не может быть. Их ведь, наверное, встретишь только в Австралии? Или они вообще вымерли?
— В Австралии их навалом, — сообщил Брюс. — Но вывозить запрещено — ни живых, ни шкуры. Их охраняют.
— Я никогда нигде не был, — сказал Майк. — Только возил героин из Мексики в Ванкувер. Всегда одним и тем же путем. Жал на всю катушку, лишь бы поскорее покончить с делом. Здесь мне доверили машину. Если тебе станет невмоготу, я тебя покатаю. Покатаемся и поговорим. Я не против. Эдди и другие — их уже нет здесь — делали это для меня. Я не против.
— Спасибо.
— А теперь пора в койку. Тебе завтра на кухню? Ну там — столы накрывать и все такое?
— Нет.
— Тогда мы встаем в одно и то же время. Увидимся за завтраком. Сядешь ко мне за стол, и я познакомлю тебя с Лорой.
— Когда вы женитесь?
— Через полтора месяца. Обязательно приходи. Хотя, конечно, свадьба будет здесь, так что все и так придут.
— Спасибо.
Игра… Они орали на него что есть мочи. Вопящие рты со всех сторон. Брюс молча сидел и смотрел в пол.
— Знаете, кто он? Гомик! — Визгливый голосок заставил его поднять глаза. Прищурившись, он разглядел среди искаженных ненавистью лиц девушку-китаянку. — Гомик сраный, вот кто ты! — еще пронзительней взвизгнула она.
— Поцелуй себя в задницу! Поцелуй себя в задницу! — завывали остальные, усевшись в круг на ковре.
Директор-распорядитель, в красных шароварах и розовых туфлях, радостно ухмылялся. Крошечные глазки-щелочки весело блестели. Он раскачивался взад-вперед, подобрав под себя длинные тощие ноги.
— Покажи нам свою задницу!!! Вонючую задницу!
Это особенно развеселило директора-распорядителя, и он начал подпевать общему хору скрипучим и монотонным голосом. Казалось, скрипели дверные петли.
— Гомик сраный! — уже почти в истерике завывала китаянка. Ее соседка надувала щеки и хлопала по ним ладонями, издавая неприличные звуки.
— Иди, иди сюда! — Китаянка развернулась и выставила зад, тыча в него пальцем. — Поцелуй меня в задницу, ты ведь любишь целоваться! Иди сюда, целуй, гомик!!!
— Поцелуй нас, поцелуй! — надрывалась толпа.
Брюс закрыл глаза, но легче не стало.
— Ты гомик! — медленно и монотонно произнес директор-распорядитель. — Дерьмо! Падаль! Срань вонючая! Ты…
Звуки в ушах смешивались, превращаясь в нечленораздельный звериный вой. Один раз, когда общий хор на мгновение стих, он различил голос Майка и открыл глаза. Майк сидел с багровым лицом, затянутый в тесный галстук, и бесстрастно смотрел вперед, на него.
— Брюс, зачем ты здесь? Что ты хочешь нам сказать? Ты можешь что-нибудь рассказать о себе?
— Гомик!!! — заорал кто-то, подпрыгивая на месте, как резиновый мяч. — Кто ты, гомик?
— Расскажи нам! — заверещала, вскочив, китаянка. — Ты, грязный гомик, падаль, жополиз, дерьмо!!!
— Я… — выдавил он. — Я…
— Ты вонючее дерьмо, — сказал директор-распорядитель. — Слабак. Блевотина. Мразь.
Он больше ничего не мог разобрать, все смешалось. Казалось, он перестал понимать смысл слов и вдобавок забыл сами слова. Только продолжал чувствовать присутствие Майка, его пристальный взгляд. Он ничего больше не знал, не помнил, не чувствовал. Плохо… Скорей бы уйти. В душе росла пустота. И это немного утешало.
— Вот, гляди, — сказала женщина, открывая дверь. — Здесь мы и держим этих чудищ.
Брюс вздрогнул: шум за дверью стоял ужасающий. В комнате играла целая орава маленьких детей.
Вечером он заметил, как двое мужчин постарше, сидя в уголке за ширмой рядом с кухней, угощали детей молоком и печеньем. Повар Рик выдал им все это отдельно, пока остальные ждали ужина в столовой.
— Любишь детей? — улыбнулась китаянка, которая несла в столовую поднос с тарелками.
— Да.
— Можешь поесть вместе с ними.
— Правда?
— А кормить их тебе позволят позже, через месяц-другой… — Она замялась. — Когда мы будем уверены, что ты их не ударишь. У нас правило: детей никогда не бить, что бы они ни вытворяли.
— Хорошо.
Глядя, как дети едят, он вновь ощутил тепло жизни. Один малыш забрался к нему на колени. Они ели из одной тарелки, и им было одинаково тепло. Китаянка улыбнулась и ушла с тарелками в столовую.
Он долго сидел там, держа на руках то одного ребенка, то другого. Пожилые мужчины принялись ссориться, поучая друг друга, как правильно кормить детей. Пол и столы были усеяны пятнами, крошками и недоеденными кусками. Осознав вдруг, что дети уже наелись и переходят в игровую комнату смотреть мультики, Брюс встал и, неловко наклонившись, стал подбирать мусор.
— Брось, это моя работа! — прикрикнул на него один из мужчин.
— Ладно. — Он разогнул спину, ударившись головой об угол стола, и с недоумением посмотрел на куски пищи в своих руках.
— Иди лучше помоги прибраться в столовой, — велел другой мужчина, слегка заикаясь.
— Чтобы здесь находиться, нужно разрешение, — сказал кто-то с кухни, проходя мимо. — Это для стариков, которые больше ничего не могут — только сидеть с детишками.
Брюс кивнул и продолжал стоять, озадаченный.
Из всех детей в комнате осталась только одна девочка. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Тебя как зовут?
Он молчал.
— Я спрашиваю, как тебя зовут?
Брюс осторожно дотронулся до отбивной на тарелке; она уже остыла. Но он знал, что рядом ребенок, и чувствовал тепло. Нежным мимолетным движением он коснулся волос девочки.
— Меня зовут Тельма. Ты забыл свое имя? — Она похлопала его по плечу. — Чтобы не забывать имя, напиши его на ладони. Показать как?
— А не смоется? Вымою руки или пойду в душ — и все…
— Действительно… — согласилась девочка. — Что ж, можно написать на стене над головой, в комнате, где
