Егор Фомин - Лестинца

— Нет! — замахал он руками.

— Беги!!! — заревел Крын.

— Нет! Бросай!!! — донеслось с того берега.

— Руби канат! — согласился Крын, чувствуя, что пальцы разжимаются, — весь мост оборвет!!!

На той стороне засуетились, пытаясь быстрее обрубить канаты. Под натиском трех топоров и меча канаты лопнули, обвисая вниз, но Крын понял, что не в силах разжать пальцы. Тяжесть моста тянула вниз, а руки, сжатые единым порывом и страхом за попутчиков, не желали слушаться.

— Бросай же!!! — заорал Итернир прямо в ухо, — Утянет!!!

— Бросай, бросай же! — уговаривал Ригг.

Крын напрягся в последний раз и, сдирая кожу с ладоней, канат заскользил вниз.

Крына едва успели выдернуть из-под наползающего камня попутчики, и мост, увлекая за собой камень, обрушился вниз.

Шатаясь, обессиленный, Крын смотрел на тот конец моста и, тяжело дыша, шептал:

— Как же… как же они-то…

Люди с той стороны поначалу постояли, ошеломленные происшедшим, потом от них донеслось:

— Идите!

— Мы достроим и догоним!!!

— Прощайте!!!

Спутники немного постояли, приходя в себя, потом Итернир хлопнул Крына по плечу:

— Ну, герой, пойдем.

— Да какой герой, — отмахнулся тот, — они-то что же… как же теперь…

— Не-не, — не отступил Итернир, — герой, точно герой! Такую штуковину удержать!

Они усадили Крына на ступень, чтобы тот мог отдышаться и прийти в себя. Он все сокрушался об оставшихся на той стороне, а Итернир с Риггом доказывали героичность поступка и благодарили вперемешку. Принц сказал сухое: «Благодарю», Ланс сжал его руку своей жилистой ладонью, а Торок вел себя, как сущий мальчишка, вертелся вокруг героя и радостно что-то говорил.

В конце концов, решили идти дальше. Они помахали рукой оставшимся на той стороне, попрощались.

— Удачи! — крикнул Ригг.

— Догоняйте! — замахал руками Торок.

Последний раз посмотрели назад, на недостроенный мост, развернулись и пошли вверх по этой нечеловеческой Лестнице Без Перил, что висела теперь в прямо посреди неба.

19

И вновь ступени становились все уже и круче. Холодный ветер становился все сильнее, идти было трудно. Тем более, что короткий привал для полуденной трапезы на промерзших ступенях не принес облегчения. Легче всех переносили мороз Ригг с Лансом. Итернир кутался в плащ и громко жаловался на то, как ему холодно, и насколько никто его не понимает, считая, что очень весело шутит. Принц, ничего не говоря, кутался в плащ и сосредоточенно шел, сжав посиневшие губы и низко наклонив голову. Зато Крын шел с распахнутым воротом рубахи, собственно, завязки даже не были предусмотрены. От широкой груди шел густой пар, он улыбался, блистая румяными щеками, но безмятежность его глаз была все же сильно подморожена.

— Не закрывайся, — сказал, в конце концов, Ригг Итерниру, когда тот уже и болтать перестал.

— Что? — пропустил он вопрос.

— Я ж говорю, чтоб не закрывался ты. Кутаешься, да думаешь, что мороз все одно под одежу проберется, так это боята одна. Ты боишься, вот и мерзнешь. А коль поймешь, что мороз все одно свое возьмет, отдай ему, откройся, так он тоже ж с понятием, лишнего не станет.

— Не совсем я тебя что-то понял, — затряс головой Итернир, но тут же судорожно вцепился взглядом в ставшие шириной в две стопы ступени.

— Это оттого, что про мороз думаешь, — наставительно отметил через плечо Ригг, идущий впереди, — вон гляди — Крын открылся и легко идет.

— Ага, — поддержал Итернир, — хорошо идет, правда, скоро околеет. Не надо мне лапши только на уши вешать. И на Ёнка я поперся на эту Лестницу? Знал же, бывал в горах, мерз же, на кой пьян, не захватил плаща теплого?

— Наверное, — сочувственно оглянулся Ригг, — подумал за то, что все обойдется.

— Эк, ты, — удивился Итернир, — а я-то жаловался, что никто меня не понимает. Слушай, а выходи за меня, всю жизнь о такой понимающей жене мечтал!

— Как, — замотал головой Ригг, не способный даже представить себе предмет предложения, — это как же можно?

— Да ладно, не напрягайся, — усмехнулся Итернир, — это я так, пошутил. Хотя, брат и такие люди бывают…

— Это с мужиком? — изумлению Ригга не было предела.

— Точно! — подтвердил Итернир, — да не смотри ты так на меня! Я-то не такой. Я ж говорю — пошутил. Эх, Ригг, братец, до чего же ты чистая, невинная, не тронутая наукой душа!

— Это тебе, наверное, виднее, — пожал плечами Ригг, — только, мыслю, нам бы обвязаться давно пора. Не ровен час…

Обвязались вовремя, скоро ступени сузились на ширину ладони, а ветер усилился.

Воздух здесь, не смотря на ветер, казался кристально чистым, и только ветер мешал любоваться красотами пейзажа.

Солнце неторопливо двигалось по небу, словно позволяя путникам добраться засветло. Но ступени становились все круче, идти становилось все труднее, слишком высоко приходилось поднимать ногу, начинало казаться, словно лезешь по отвесной стене, тем более, что из боязни упасть все, кроме Ланса, пригибались, придерживаясь руками за ступени. И солнце, как видно не дождавшись, закатилось за горизонт.

Они шли, пока горели сумерки, и в наступившей ночи. Холод, пронзительная усталость ног вгоняли их в сумеречное состояние. Изредка проскальзывала мысль, что усни кто-нибудь, и все они сорвутся, и будут падать вечно.

Когда оступился Крын, первым отреагировал принц. На удивление быстро. Он остановился, вцепился обеими руками в веревку и молча начал тянуть. Итернир от рывка веревки дернулся вниз, но уже потеряв опору, извернулся чудесным образом, намертво вцепившись в Лестницу.

Когда вытащили Крына, присели, чтобы перевести дух. Даже Ланс опустился на ступени с видимым облегчением. Но как только расслабились, Ригг заявил, что надо идти, а останавливаться никак нельзя. Стоит им только «потерять понятие», как он выразился, все будет кончено. И они вновь пошли.

А ступени все тянулись и тянулись, и в темноте наступившей ночи все труднее было сделать очередной шаг.

И вновь никто не заметил, как ступени начали расширяться, потом их поверхность утратила безупречную гладкость, на ней появился песок, потом земля. Потянулись редкие кустики чахлой травы. Как только Итернир уловил краешком ускользающего сознания, что от земли под ногами идет живое тепло, тут же упал и позволил сознанию следовать, куда ему будет угодно. Стоит ли говорить, что остальные, привязанные к нему, повалились столь же беспамятно.

Ригг очнулся от беспамятства, словно вынырнул из глубокого омута, чья вода была чернее здешнего ночного неба. Он нерешительно встал, оглянулся. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась ровная, как стол, степь. Ни холмика, ни бугорка, ни распадочка, ни лощинки. От такого простора у него, привыкшего к тесному лесному уюту, слегка кружилась голова. Лишь позади степь переходила постепенно в ступени, что исчезали внизу.