Стефан Вайнфельд - Симпозиум мыслелетчиков

На экране медленно проступала заспанная физиономия Хиггса.

— Привет, Сеймур! Прости, что рановато поднимаю тебя, но у меня важное дело, — сказал Доб.

— Скажу тебе честно, для меня никакое дело, даже государственной важности, не оправдает такой поступок. Но теперь ничего не поделаешь — давай!

Хиггс принялся лениво массировать себе шею, чтобы проснуться.

— Слушай, Сеймур, у меня к тебе вопрос: как ты считаешь, могут ли цифроны создавать что-либо за спиной человека без его ведома?

Хиггс раскрыл глаза:

— Минутку… В чем дело?.. Что за выдумка?.. Если ты для этого меня разбудил…

Доб резко прервал его:

— Выслушай меня до конца и проснись же наконец, все равно я тебя разбужу! Я хочу знать, насколько цифроны способны к самостоятельному принятию решений, ну и… скажем, к самостоятельным действиям, не имеющим ничего общего с человеческой деятельностью?

Теперь уже Хиггс насторожился. Он проснулся и задумчиво потер рукой небритый подбородок, слушая Доба. Когда тот кончил, Хиггс спросил:

— Иначе говоря, ты хочешь знать, могут ли они вдруг втайне от человека начать ходить по автовизионам или играть в карты?

— Ну да, что-то в таком роде. Или же затеять какую-нибудь более серьезную игру, а мы были бы не в курсе дела.

— Серьезную или нет, уже не имеет значения. Для автомата типа цифрона решение о начале игры в карты равносильно решению о постройке трансгалактической ракеты.

Доб так и подскочил.

— Значит, ты считаешь, что они могли бы принять такое решение без вмешательства человека?

— Видишь ли, Доб, ты ставишь меня в затруднительное положение. Вообще-то этого не должно быть. Но, с другой стороны, проблема достаточно сложна и, по моему личному и, видимо, субъективному мнению, такая возможность существует. Когда возникли первые модели цифронов, все кибернетики считали делом чести уметь нарисовать по памяти всю логическую схему цифрона. Величайшим своим достижением они тогда провозглашали то, что цифроны обрели способность (вероятно, ты слышал о знаменитом в свое время «алгоритме эволюции») к продолжению рода и постепенной эволюции, процесс которой происходил одновременно по двум каналам на основе знаний предыдущих «поколений», а также знаний, приобретаемых цифронами, наиболее способными к обучению и наблюдению. Таким образом, сегодня нам удалось получить автоматы с развитой квазипсихической сетью, обладающие, с нашей точки зрения, — а мы не очень-то ориентируемся в структуре их логики — лишь единственным, но серьезным недостатком. Известно, что сегодня отдельные цифроны очень отличаются друг от друга по степени развития; среди них тоже есть более глупые и более умные, в зависимости от того, чему их научили предшественники и что поняли они сами. Одно несомненно: они наверняка не могут совершать действий, приносящих вред человеку, — встроенные в них исходные связи физически исключают такую возможность. Но это касается только непосредственных действий. А, скажу тебе откровенно, по моему (и не только моему) мнению, они могли бы наделать нам больше хлопот, чем мы можем себе представить. Достаточно сравнить их с нашими сумасшедшими. Ведь те не действуют против нас. А попробуй впустить хотя бы одного в склад плутония. Но, — Хиггс оживился, — отчего подобные мысли приходят тебе в голову в такой ранний час?!

Доб попытался сделать хорошую мину при плохой игре.

— Вообще-то ничего особенного не случилось. Последнее время я занимаюсь такими вопросами по заданию Таямы. Сегодня я как раз должен был… окончить некоторые эксперименты, и меня заинтересовала такая возможность. Сам знаешь, надо рассмотреть все варианты…

— Понимаю, нервы. Я уже знаю, что ваш Таяма постарел и скучает сильнее прежнего. Но если у тебя больше нет никаких вопросов, может, ты мне позволишь немного вздремнуть?

— Да, разумеется. Благодарю — это было для меня очень важно. Еще раз — извини. Ну до свидания!

— Э, ерунда. Привет!

Экран автофона погас. Доб вытер лоб, мокрый от пота, несмотря на утренний холод. Хиггс развеял его последние сомнения.

Огромный остекленный зал амфитеатра Института биофизики был уже почти заполнен. Последние приглашенные и работники института занимали места, полукругом охватывающие возвышение, на котором стоял широкий стол со звуковой аппаратурой, считчиками лент и мнемокристаллов. Хотя людей было множество, в зале стояла тишина, лишь изредка нарушаемая каким-нибудь словом или замечанием.

Но вот в зал вошли два пожилых человека, которые направились к кафедре. Директор института и координатор исследовательских работ профессор Акиба Таяма подошел к одному из них, тому, что пониже, человеку весьма преклонного возраста. Несмотря на свои годы, он двигался юношеским пружинистым шагом, свидетельствовавшим о большой энергии и жизненной силе. Когда он сел на указанное место, Таяма тихим спокойным голосом обратился к собравшимся:

— Уважаемые коллеги! Прежде всего я хотел бы представить вам директора Института теоретической кибернетики и члена контрольного совета Центрального агентства космонавтики, профессора Сеймура Хиггса, известного многим по своим прекрасным работам. По причинам, о которых вам будет объявлено позже, я передаю в его руки ведение нашего необычного собрания…

Таяма поклонился и сел, передав бразды правления Хиггсу. Тот, как бы исполненный сомнения, медленно встал и громким, привыкшим к чтению лекций голосом начал говорить:

— Независимо от того, что бы я ни сказал сейчас о моем друге, профессоре Бернарде Добе, это прозвучало бы сейчас банально и странно. Поэтому я не стану говорить о том, чего он добился и что еще мог бы совершить. Есть люди, о которых не надо говорить, когда их больше нет среди нас. То, что он оставил после себя — и есть памятник, который мы могли бы ему поставить. По первому мнемокристаллу, который оставил профессор Доб, все вы знаете начало истории, так трагически окончившейся. Эта запись должна была послужить ему основой для дальнейших работ над необычным явлением, с которым он столкнулся, а сделана она была — этого вы не знаете — сразу после нашего утреннего разговора с ним. Добавлю, что я чувствую себя особенно виноватым в смерти моего друга, так как в то время я не сделал никаких усилий, чтобы понять необычные побуждения, которыми руководствовался профессор, обратившись к моей помощи. Однако никто из присутствующих до сих пор не знал, отчего же умер профессор Доб и к каким выводам он окончательно пришел. Сегодня утром доктор Вольфганг Миснер нашел мнемокристалл и ленты с записями и прочитал их. Они были спрятаны в преданимапионной камере, находящейся в амбулатории цифронов. Поэтому я считаю, что лучшим свидетельством того, что именно открыл профессор Доб, будут его собственные слова.