Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)

Евсеич обернулся, моргнул и сделал первый шаг.

Кум заворчал и тоже шагнул, колыхнулись лиловые плавники галифе.

Каждая веточка теперь на Большой лиственнице светилась. Я посмотрел на Святого, но вот он показался мне вдруг потухшим. Взгляд брата Харитона обнесло неживым пеплом, как тогда на обеде в тесном салоне теплохода. Будто он увидел то, что думал увидеть.

Я тоже сделал шаг к волшебному дереву.

Увидев это, брат Харитон медленно покачал головой.

Но теперь он не мог меня остановить. Я жаждал. Чужие разочарования меня больше не касались. Не стоит всю жизнь обманываться воздушными замками, чудесными обещаниями. Я жадно хотел всего. Хвоя, собранная на ветках лиственницы частыми желтыми пучками, показалась мне шерстью. Под крылом черной тучи, распространяющейся по небу, но еще не закрывшей звезды, хвои много нападало на землю. Сделать шаг, положить руки на сплетение ветвей… я видел этот смолистый узел… всё изменится… Совсем не так, как меняется наша жизнь, когда вдруг выскакиваешь на улицу в домашних тапочках, а совсем по-другому! Правда, я пока не знал – как. Может, ударить камнем по рельсу? Низкий гул прокатится по тайге. Чудесное миро знаний и энергии изольется из Космоса. Мы вместе! Мы едины! Нас много! Никогда не думал, что однажды окажусь рядом с истинным Чудом. Разобраться во всем, нырнуть в неслыханное долголетие, как в бессмертие!

Где-то злобно хохотнула Болотная бабка.

Я сразу вспомнил желтую газетку, в которой писали о том, что лесные люди в тайге при близком изучении могут оказаться дебилами. Может, сбежали с психушки. При железном здоровье ума не надо.

Я видел, как Евсеич жадно прижался к темному стволу.

Одновременно Кум, протянув обе руки, вцепился в толстый смолистый сук.

Желтый портфель валялся в траве, Евсеич больше не нуждался в лекарствах. В веревке он тоже больше не нуждался. Ни в чем таком. Раз и навсегда. Где был и нынче высох ручеек. Ручеек не высох. Наклонившись, я увидел в колеблющейся воде свое столь же колеблющееся отражение. Брат Харитон ничего не произносил вслух, но каким-то образом я слышал его шепот. Не знаю как. Из головы в голову, наверное, передавалось. Мы одни… Все вранье… Еловые вешки над могилами… Черное крыло закрывает звезды… Но вот Евсеич под Большой лиственницей ничего такого явно не слышал. Зато он уже коснулся дерева. Он торжествовал. Он теперь со всеми рассчитается! Подхватив с земли камень, с силой ударил им по би́лу. Хотел, наверное, чтобы энергия Космоса затопила всю тайгу до далекой тундры. Хотел купаться в кипящих потоках, счастливо вопить, крутиться в сияющих воронках. Девочка на краю обрыва. Что она там делает? – никак не мог вспомнить я. Теперь Евсеич точно со всеми рассчитается. Накачает столько энергии, что сразу возвысится, получит много денег, сожжет хижины, выстроит дворцы.

Но вместо звучного гонга жалкий звук прокатился над поляной.

Что можешь ты пообещать, бедняга?Дашь золото, которое, как ртуть,меж пальцев растекается; зазнобу,которая, упав тебе на грудь,уж норовит к другому ушмыгнуть;да талью карт, с которой, как ни пробуй,игра вничью и выигрыш не в счет?

Ржавый немощный звук. Ущербный, беспомощный.

Тревожа пространство, он затопил его нашей гнилью.

Неизвестные разумные силы Космоса могли теперь видеть каждое наше движение, слышать каждый стон. Живая антенна включилась. Но работала не на нас. До меня сразу дошла усталость Святого. Он знал. Он знал даже то, в чем самому себе, наверное, не хотел признаваться. Мы одни. Он дошел до этого без помощи профессора Рыбникова. Только определенные силы и мы. Никого больше. Совсем никого! Мы ничего не получаем из чудовищных глубин, из храма мира, напротив, это наши жалобы уходят в пространство. Сакральная вокатива Кума жестоко подтвердила это. Поты лыты мяты пады. Никаких неизвестных разумных сил, только мы и определенные силы! Ничего больше не произойдет. Начинать надо там, где я выскочил на улицу в домашних тапочках, а не под Большой лиственницей, куда я наконец добежал. Жалкий беспомощный звук, тающий в темном небе, теперь вечно будет слышаться мне. В смутном хаосе светящихся шишечек Евсеич и Кум смотрелись как лобастые уродливые звери. Вот пришли на водопой… Решили напитаться энергией Космоса…

Девочка на краю обрыва…

Ну да. Плачет, свивая венок…

Что еще? Вейсманисты-морганисты?

Кого хотел вывести в тайном лагпункте профессор Рыбников, известный по кликухе Офицер? Бессловесную тварь, всегда готовую к труду и к обороне? Я, наверное, слишком много читал всякой фантастической дряни, никаких других вариантов в голову не приходило. Мир Офицера, мохнатых лесных, лысенького капитана в золотых очках, майора Заур-Дагира, тигра по национальности, жалкий мир зеков и замордованной профессуры тонул во времени, гасли огни на прогнивших столбах, рассеивалась лагерная пыль. Только Кум беспощадно искал дорогу к Большой лиственнице. Шлепал большими ступнями, обновлял покосившиеся бараки, следил за наличием инвентаризационных номеров. Гей-та гоп-та гундаала. Мы все умеем! Это с помощью Кума мы лепим надмирную красоту. Это его маленькое сердце клокочет в вечном котле творения. Немного коровьего масла… Лишний паек, цигарка… Частная клиника… Психоэзотерический центр… Бездонные океаны энергии бьются в пустынные берега… Неужели правда совсем ничего, кроме окаменевшего говна и старых анекдотов?

Затренькал телефон.

Звонила Маришка.

Румын сделал открытие

И страшным, страшным креномК другим каким-нибудьНеведомым вселеннымПовернут Млечный Путь.

Глава I. «Фоарте мулт, ла реведере…»

Вначале был Каталог.

«Каталог галактик» Б. А. Воронцова-Вельяминова.

И Каталог был у Архиповны. Сплошные таблицы и фотографии, звездные облака, бесформенные скопления диффузной материи. Как в страшных детских мультиках: лохматые хвосты огненных выбросов, закрученные спирали, добела раскаленные диски и проступающие сквозь угольную пыль причудливые, зловещие силуэты.

Такие же фотографии прислал Архиповне Бред Каллерман, австралиец.