Андрей Николаев - Клуб любителей фантастики, 2005

Я ощутил острое сожаление, ведь я даже не пролистал книгу до конца, хотя уже вообразил себя ее законным владельцем. Но краткое обладание частицей будущего не могло пройти бесследно. Да, мне повезло прикоснуться к неведомому искусству грядущего, но самое важное, мне стало ясно, что и там, в далеком 2187 году продолжают (то есть будут продолжать) читать (или как это у них называется?) Стивенсона. А это значит, всеуничтожающей войны или другой глобальной катастрофы не будет; скорее всего, нынешние проблемы окажутся преодолены, но каких бы непостижимых высот ни достигли люди, не иссякнете них жажда приключений, и «Остров сокровищ» не потеряет привлекательности для потомков. В главном они останутся похожи на нас, но, хотелось бы надеяться, станут несомненно лучше.

Симпатичная девушка напротив доела мороженое, убрала в сумку платочек и поднялась. А может, это она и прибыла из будущего? Теперь я знал, что существует и такая вероятность, и если я не выясню этого сейчас, то буду сожалеть всю оставшуюся жизнь. Я встал и пошел за ней сквозь солнечные лучи, обходя детские рисунки на асфальте.

Рисунки Виктора ДУНЬКО

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 10 2005

Владимир Шкаликов

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ

Если дело сделано мастером, это сразу видно. Возьмите обыкновенный карандаш и подстрогайте. При мне. Ножиком. И я сразу увижу, мастер вы или нет. Если ножик остер, если рука тверда, если карандаш получился похожим не на обрубок бревна, а на улыбку молнии, вот тогда можно говорить о мастерстве. Но это, конечно, мастерство малое. Да и сам разговор — просто к слову, чтобы дальше было понятно, почему все так вышло. А рассказ пойдет об одной двери.

Изготовил ее мастер. И инструмент заточить, и карандаш подстрогать этим инструментом (хоть стамеской, хоть топором), и составить этим карандашом чертеж, и дверь по этому чертежу сделать — все было при нем. Дверь получилась такая, что посмотреть издали — большая плитка шоколада. Вся из квадратиков, а посреди — прямоугольник. Если же подойти и присмотреться — это уже не плитка шоколада, а настоящая картинная галерея: на каждом квадрате мелкой резьбой — цветы, бабочки, зверюшки, а в прямоугольнике — целый пейзаж. Все тонко, все точно, смотрел бы да и смотрел. А отойдешь — узор исчезает, и снова шоколадка. Только с большой латунной ручкой. И сверкает латунь, как золото. но без важности: берись и входи. И резьбой над дверью: «Добро пожаловать». Ну просто хочется войти А потянешь за ручку — тяжелая дверь идет легко, не скрипит и остановится точно там, где перестанешь тянуть. И распахнуться не старается, и захлопнуться не спешит. Приветливая дверь. По этому видно: сделана для людей и делана мастером.

Работа у дверей, известно, беспокойная: целый день взад-вперед. Многим и ночами покоя нет. Поэтому изнашиваются двери быстро. Особенно если наружная да в какой-нибудь конторе — такая и десяти лет не протянет. Но нашей двери повезло. Когда только к ней подходили, каждый сразу видел, что сделана мастером. А к мастерству и отношение особое: каждый ее берег — не дергал, не хлопал, не пинал ногами и не ковырял узоры перочинным ножиком. Стояла дверь на входе как раз в контору и работала почти круглые сутки. А сохранялась многие годы, потому что и хозяева, конторские работники, за ней присматривали: когда надо смазывали, когда надо лаком покрывали.

Однако известно всем, что ровной жизни ни у кого не бывает. Меняется погода, меняется настроение, меняются и времена. Другие люди пришли работать в контору, и не понравилось кому-то, что дверь без пружины. А вдруг сама откроется? А вдруг забудут затворить? Тогда что же, улицу обогревать?.. Был приказ, пришел столяр, забил гвоздь и нацепил пружину.

Теперь открываться дверь стала туго. Чтобы войти, надо было хорошо рвануть за ручку. Тяжелая дверь шла с трудом, а когда человек входил, норовила ударить его в спину. Ясно, что и относиться к такой двери люди стали иначе. Когда проходили, ее не придерживали. Весь день она хлопала, аж во всей конторе звенели стекла. При выходе ее к тому же пинали ногой, а уж потом хлопали.

— Дверь портится, — заметил начальник конторы. И велел столяру прибить по низу латунный лист. Сказал: — Дверь красивая, ручки желтые, и лист надо желтый.

Но латунного листа не нашлось, столяр прибил железный и помазал его желтой краской. Теперь посетители пинали ногой в железо и оставляли на краске черные следы.

Дверь недолго терпела такое безобразие: однажды пружина оборвалась.

Но прежнее равновесие, созданное руками мастера, было уже нарушено. Дверь больше не останавливалась в любом положении, удобном для нас. Каждым кубиком она помнила пружину и против своего желания стремилась на свободу.

— Дверь открывается и хлопает, — сказал начальник конторы. — Поставить новую пружину!

В дверь забили новый гвоздь и нацепили новую пружину, еще туже. Но она оборвалась еще быстрее. А дверь стала хлопать прямо-таки со злостью.

В конторе тоже произошли перемены. Дела там перестали кончаться миром, тихие прежде голоса сменились криком, руки людей стали грубыми, и после каждой беседы в конторе посетители обязательно старались хлопнуть дверью.

Короткие ночные часы перестали быть для двери часами отдыха.

— Все из за меня, — переживала дверь. — Как поставили новую пружину, так и началось! Я всем мешаю, у людей портится нрав. А от этого — никаких дел.

Она решилась принять меры.

Когда утром начальник конторы явился на работу, он увидел перед дверью толпу. Это те, кто пришел пораньше, не могли открыть дверь. Только ручку оторвали.

— Она перекосилась, — доложили начальнику. — Надо ждать столяра.

Столяр на работу опоздал, и все на него напустились. Начальник объявил ему выговор, но приказ об этом написать не мог, потому что в контору ведь не войдешь.

— Если будет выговор, — сказал столяр, — я дверь чинить не стану.

Все принялись просить начальника отменить выговор, и он сдался, потому что больше стоять на улице ему не хотелось. Решено было выговор не объявлять, а ограничиться устным замечанием. Тогда столяр сходил за инструментом и открыл дверь.

Про этого столяра надо сказать, что мастером он не был. Хоть и знал, что к чему, но твердости в руках не имел, потому что настоящего интереса к работе никогда не испытывал. Но было у него одно полезное качество: он мастерство понимал и ценил. Эта дверь ему с самого начала понравилась, он сам ни одного гвоздя не стал бы в нее забивать, не то что уродовать красоту железным листом. Он просто не мог ослушаться приказа. Но всегда ждал от двери какой-нибудь выходки, поэтому теперь, открывая ее, сказал начальнику строго: