Игорь Вереснев - Упрямое время

– Вы отдали ребёнка чужой женщине. С чего вы решили, что это мама девочки? На слово поверили? А Ксюша подтвердила? Она назвала её мамой?!

– Да ваш ребёнок вообще невменяемый! От неё ничего добиться невозможно! – вступилась за старлея подруга.

А Мазур сразу не ответил. Во взгляде его появилась знакомая мне – по будущему – холодная безжалостность. И я запоздало пожалел, что полез со своими обвинениями.

– Раз так, тогда пройдёмте, – наконец вымолвил он.

– Куда?

– В линейное отделение. Заявление напишите, будем разбираться. Вы же обвиняете сотрудников милиции в пособничестве похищению ребёнка?

– Ничего не обвиняю… – я пошёл на попятную. – Та женщина, что вы описали, не мама Ксюши. Может, знакомая или родственница. Вы документы её смотрели?

– Разумеется смотрели. Ловцева Ирина Юрьевна, проживающая в посёлке Ясиновский. Продолжаете утверждать, что это не ваша бывшая супруга?

– Ой, а Ясиновская электричка через три минуты отправляется. Наверное, они на ней и поедут, – встряла в разговор дежурная.

Мазур, недовольно хмурясь, повернулся к подруге. Хотел окоротить, чтобы не вмешивалась, пока не просят? Но я его опередил:

– С какого пути?!

– Со второго…

Может, они что-то ещё говорили, может, Мазур кричал мне вслед – я не слышал. Я бежал. Нет, бежал – не то слово! Я летел! Скольких толкнул, скольких сбил с ног – не знаю. Пусть простят, причина у меня уважительная. Вылетел на перрон и прямиком, через рельсы. Повезло, что на первом пути пусто было. Пробежать подземным переходом я бы не успел.

…Двери электрички начали захлопываться у меня перед носом. Я прыгнул с разбегу, получил хорошенько дверьми по рёбрам и ступенькой – под колено. Больно! Особенно под колено. Двери зажали меня. Затем, помедлив, разошлись, впустили. И снова захлопнулись за спиной.

Электричка тронулась. Минут пять я постоял в тамбуре – отдышаться следовало после бешеного бега с препятствиями. И чтобы боль в ноге чуть-чуть унялась. А затем двинулся по вагонам. Искать.

Они ехали в третьем. Я увидел их сразу, из тамбура, сквозь стеклянную дверь. Ксюша спала на лавочке, скрутившись клубочком, положив голову на колени женщины, назвавшейся её мамой…

Удивления не было. Я догадался, кто это такая, ещё когда Мазур пересказывал мне паспортные данные похитительницы. Но тогда всё происходило слишком быстро. Тогда работали ноги, а не голова, потому мысли не успели оформиться во что-либо конкретное. Теперь ноги взяли паузу, теперь я мог стоять, смотреть… и думать.

На лавке сидела Ирина, молодая, но такая же худющая, как в две тысячи первом. Впрочем, годы её не сильно изменят, разве что морщинок добавят и плечи начнут придавливать грузом пережитых невзгод. Ирина не смотрела в мою сторону, она любовалась Ксюшей, бережно и нежно гладила её русые пряди. Баюкала мою дочь, Оксану. Свою дочь, Сашу…

Стёклышки калейдоскопа замерли, сложившись в узор. Каждое заняло отведённое ему место. Единственно возможное в этом настоящем. Стёклышки-события, стёклышки-люди. Они выскакивали на поверхность и вновь исчезали под грудой своих собратьев, пока я тряс-тряс-тряс эту игрушку Времени, сначала не понимая, что делаю, потом понимая, но не осознавая, какой результат хочу получить. Какой результат должен получить.

Теперь узор сложен. Как и почему он вышел именно таким? Не знаю. Радик, умница, гений, всю жизнь пытавшийся понять, что есть Время, и что значим для него мы, люди, не нашёл ответа на свои вопросы. Куда уж мне! Я мог лишь рассматривать узор и дивиться, насколько точно улеглись стёклышки в отведённые им места.

Люди на железнодорожном вокзале не просто казались знакомыми, со многими из них я пересекался в жизни. В другой своей жизни. Например женщина, искавшая дочь. Я ведь встречал ёе несколько раз – в школе, на родительских собраниях. И позже – на суде. Имя-отчество я не запомнил, но фамилию – отлично. Мандрыкина. И долговязая девчонка не кто иная, как Валерия Мандрыкина, та дрянь, что в иной жизни поспособствует отправить меня на зону, а когда я неожиданно вернусь, будет лежать на полу, безропотно ожидая возмездия. И которую я прощу – по своему собственному закону, потому что мне перехочется мстить. Я прощу её в будущем, которого нет, и вот здесь, в настоящем, она уведёт Ксюшу от меня-тогдашнего ко мне-нынешнему. Уведёт из одной жизни в другую. Случайность?

Следующий – Ворон, превративший семь лет моей жизни в ад. Пытавшийся всю мою жизнь превратить в ад. Ворон, который должен был подохнуть под забором, как собака, десятикратно заслуживший такой смерти. Не подохший – по моей милости. Потому что я не захотел становиться такой же мразью, как он и ему подобные. В будущем не захотел. И в настоящем Ворон вновь заступил мне путь. Его удар остановил, не позволил унести Ксюшу в неизвестное. Выбросил нас именно туда, где мы должны были оказаться. Совпадение?

А сама Светлана? Любимая моя жена, предавшая, оставившая один на один с ополчившимся на меня миром? Женщина, которую следовало бы презирать. И которую я пожалел и простил. Ведь это Светлана затеяла те нелепые разборки на вокзале, из-за которых мы забыли о дочке, и всё дальнейшее стало возможным. Ещё одна случайность? Ещё одно совпадение?

И в конце концов Мазур, мой злой гений, наглядно показавший, чего стоит справедливость в этом мире, и его лошадиннолицая подружка. Люди, которые должны были сгореть в своём доме, построенном на точно уж неправедно нажитые деньги. И которых я спас, рискуя жизнью спас. Здесь эта парочка поспешила избавиться от плачущей, невесть откуда свалившейся на них девочки, всучила её первой попавшейся женщине, предъявившей права на ребёнка. Как раз той, которая в другой жизни станет для неё мамой.

Цепь людей, цепь совпадений, приведшая Ксюшу не туда, куда я собирался её утащить – куда, спрашивается? – а туда, где она должна оказаться. Где она уже есть. В то настоящее, которое отсюда, из тамбура грязной, ободранной, исписанной непристойностями электрички выглядит будущим.

О том, что Саша – это и есть моя Ксюша, мне следовало догадаться сразу, как только увидел её на пляже. Или раньше, в две тысячи восьмом, когда сердце ёкнуло, родное почувствовав. А я не понял, не узнал. Ни первый раз, ни второй. Логикой и здравым смыслом отгородился. Хотя всё, буквально всё подсказывало – она!

Даже лейтенантик тот, козёл, подсказкой был. – Или не козёл он в этой жизни получается? – Оксана должна была погибнуть первого июля? И Саша должна была погибнуть седьмого июня. Один и тот же день, если считать от её рождения, но Саша несколько дней в конце весны – начале лета девяносто третьего проживёт дважды. И я не смог спасти её, как не мог спасти Оксану. Потому что «чужой» я был оба раза, непредусмотренный для тех настоящих. А вот Ковалевский – «свой». И жизнь его каким-то непонятным мне способом с Ксюшиной смертью сцеплена, очень уж легко эти стёклышки в узоре рядом укладываются. И задачей моей было помочь им встретиться. Пересёкся лейтенантик с живой – убил, пересёкся с гибнущей – спас. Недостаточно разве, чтобы догадаться? Недостаточно оказалось. Умник хренов, теории строить начал. Даже Иова приплёл.