Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов - Эдвард Беллами
Этого мы не могли отрицать, но если его утверждения до этого момента не встречали открытого противодействия, то чего уж говорить о поразительном утверждении, которое мы были призваны принять с детской верой мгновение спустя, и было много недоверчивых улыбок, несколько открытых смешков и криков "Нет, доктор, это уж слишком", и "Ну же, ну же, утверждайте помягче, доктор", на что он только покровительственно улыбнулся и сразу же перешел на другую тему.
В этот момент его глаза блуждали по компании, пока наконец он не стал пристально смотреть на меня и, по всей видимости, обращался исключительно ко мне. Слушая, я обнаружила, что его слова все больше сбивают меня с толку, я задавалась вопросом, не навеяло ли мне сонливость шампанское или жара в комнате. Затем постепенно, по мере того как я смотрел в эти блестящие, глубоко посаженные глаза, его голос становился слабым и далеким, предметы в комнате тускнели, пока я не смог ясно разглядеть ничего, кроме этого массивного, гладко выбритого лица, освещенного светом лампы. В конце концов и это отступило, пока я безуспешно не попытался выйти из того, что, по моему мнению, было самым неподходящим положением, я видел только два горящих уголька, мерцающих на меня из видимого пространства; тогда я больше ничего не понимал.
Я никогда не смог бы сказать, длилось ли мое бессознательное состояние десять минут или столько же лет, но позже, от других, я узнал, что спал около пяти минут. Однако не было ничего удивительного в том, что я снова обнаружил, что смотрю на мастера этого искусства, и когда я услышал, как он сказал: "Теперь, мистер Брук, дайте мне, пожалуйста, этот чек".
Я обнаружил, что держу в руке бумагу, которую без малейшего колебания передал ему. Он зачитал вслух чек на свое имя с моей подписью; он был выписан на крупную сумму банком, партнером которого я был. Мое изумление, должно быть, отразилось на моем лице, потому что он с улыбкой вернул его мне и спросил, моя ли это подпись. Я был вынужден признать это.
– Но где я взял перо и чернила, доктор? – спросил я, думая, что поймала его.
– О, вы пошли в библиотеку и написали это, – сделал он заявление, которое поддержало все собрание.
Норрис прервал его вопросом, который вернул нас всех к тому утверждению доктора, которое встретило такой скептический прием. Это было не что иное, как утверждение о том, что он обладал способностью настолько основательно вселить в разум субъекта определенную идею, чтобы эта идея становилась зафиксированным фактом и последовал желаемый результат; это утверждение было увенчано заявлением, что мозг, имеющий единоличный контроль над физическим существом, если бы он внушил какому-нибудь молодому человеку, субъекту гипнотического транса, что он старик, дряхлый и немощный, его субъект настолько проникся бы этой идеей, что последовала бы физическая трансформация, и молодой человек состарился бы прямо на наших глазах.
– Я не возражаю сделать любую разумную ставку против такого утверждения, доктор, – сказал наш президент.
– Прекрасно, – ответил доктор, – я вполне готов принять ваше предложение, при условии, что можно найти субъекта, который готов пойти на риск, поскольку, откровенно говоря, я не верю, что смогу вернуть ему молодость. Мы можем повалить крепкий дуб, но кто может его восстановить? Мы можем уничтожить самые великолепные творения Природы, но у кого хватит сил воссоздать даже самое незначительное?
Тихий, мелодичный голос мягко прервал его, сказав:
– Джентльмены, я сделаю вам обоим предложение; я готов, чтобы доктор Гуд испытал свои силы на мне, с одним условием, что победитель отдаст мне свой выигрыш.
Голос принадлежал Ллойду, и его предложение привлекло внимание всей компании. Одна из самых ярких звезд среди молодых журналистов, его многочисленные подвиги в этой предприимчивой профессии были хорошо известны его друзьям и широкой публике, но казалось невероятным, что он рискнет потерять свою молодость и силу одним мановением ради журналистской славы или даже ради состояния, большого или маленького. И все же желание компании провести эксперимент было настолько велико, что крики "Браво! Молодец, Ллойд!" на целую минуту заглушили попытку Норриса ответить. Когда, наконец, он смог заставить публику быть услышанным, он сказал:
– Что ж, доктор, со своей стороны, я приму предложение мистера Ллойда, и если я проиграю пари, подарю ему любую сумму, которую вы назовете.
– Это меня вполне устраивает, господин президент; и поскольку джентльмен принимает на себя такой риск прожить пятьдесят лет за вдвое меньшее количество минут, я бы предложил, чтобы мы увеличили сумму ради бенефициара; будет ли 100 000 долларов достаточным?
Обычно названная сумма могла бы вызвать комментарии, но поскольку состояние доктора считалось баснословным, а Норрис, как известно, был тройным миллионером, размер ставки не казался чем-то экстраординарным, и она была принята в одно мгновение.
– А теперь, джентльмены, – продолжил доктор Гуд, – я должен попросить абсолютного спокойствия и абсолютного внимания; вы все должны помочь мне, оставаясь как можно более пассивными. Что касается вас, мистер Ллойд, вы должны полностью отдаться мне и не пытаться помешать мне; хотя, – сказал он с уверенной улыбкой, – вы не сможете этого сделать, если захотите.
Затем последовала беседа о власти мозга над телом, беседа настолько интересная, настолько впечатляющая, короче говоря, настолько притягательная, что Ллойд был почти забыт, когда наше внимание было возвращено к предмету эксперимента доктором, сказавшим:
– Теперь, мой друг, вы чувствуете себя не очень хорошо, но это не продлится долго, вы скоро наберетесь сил, но в вашем возрасте вы не можете надеяться на восстановление так же быстро, как в юности; дайте-ка вспомнить, сколько, вы сказали, вам лет? О, да, семьдесят с последнего дня рождения, так оно и было. Что ж, что ж, это очень хорошая старость, хотя ваша борода еще не совсем поседела.
Я сидел прямо напротив Ллойда, и когда доктор сделал это замечание по поводу бороды, я заметил, что у молодого журналиста была борода, что несколько смутило меня, поскольку я всегда думал, что он носил только усы. Тем временем доктор Гуд продолжал говорить с ним монотонным тоном. Глаза Ллойда были закрыты, и он откинулся на спинку стула, как будто
