Татьяна Апраксина - Предсказанная

Вадим еще успел заметить, как змеи скользнули к нему. В следующий момент его уже волновали не змеи, а как выбраться из очередного болота слизи, куда он ушел с головой. Густая и липкая дрянь мгновенно залила уши и нос. Очередной рвотный спазм подступил к горлу, но невозможно было открыть рот. Бурая пакость оказалась еще и едкой: кожа мгновенно начала зудеть и гореть так, словно Вадим ухнулся в кислоту.

Что-то держало его на дне болотца, не давая вынырнуть. Держало за майку. Уже задыхаясь и при этом давясь кислой слюной, Вадим чудом извернулся и скинул майку. Дальше быль проще — но, увы, лишь секунд на пять. Как только он высунул над поверхностью руки, его немедленно сцапали за кисть. Острые клыки с тошнотворным хрустом пропороли кожу и впились в надкостницу.

Вадим заорал, попытался вырвать руку, но вышло только хуже и больнее. Он открыл глаза, уже не думая, обожжет ли их слизь. Первая змеюка с наслаждением на безглазой морде держала в пасти его руку. Вторая, судя по угрожающему движению головы, примеривалась к горлу.

Он заорал повторно, но на этот раз уже не столько от боли, сколько от злости. Этому воплю мог бы позавидовать и Тарзан. Слов в нем не было, скорее, вариация на тему одного-единственного слога, по совместительству — нецензурного выражения. Но голосом такой громкости можно было бы убить стадо слонов без применения ружья. Первая змея с перепугу раскрыла рот, вторая и вовсе отшатнулась.

Музыкант прижал к груди прокушенную руку, покачался на полусогнутых ногах, издал еще один вопль, чуть потише, но все еще по-звериному дикий. Потом вдруг увидел себя со стороны — полуголого, грязного, похожего на обезьяну, орущего так, что шарахаются хищные твари. И засмеялся, мешая смех с кашлем. Змеям хватило, они метнулись прочь и укрылись за горой мусора.

— Что, суки? — через смех проорал Вадим. — Не нравится?! Твари гребаные…

За подражание иерихонской трубе пришлось заплатить немедленно — ноги подкосились, он рухнул на край болота, выкашливая легкие. Глаза резало: слизь все же попала в них. Кожу нестерпимо жгло. Больше всего хотелось, чтобы все происходящее оказалось сном, душным ночным кошмаром. Но на это рассчитывать не стоило. Значит, нужно было подниматься, идти куда-то, прочь от поганых змей, затаившихся поблизости, от вонючего болотца.

Вадим вскарабкался на холм. Обоняние притупилось, вонь уже не вызывала тошноты. Всевозможные дохлые кошки со вспоротыми животами и прочая пакость, по которой он шел, тоже уже не впечатляла. Чувствительность резко пропала, брезгливость не выдержала напора окружающей гадости и затаилась где-то в спинном мозге. Только вот с вершины мусорной кучи открывался вид на бесконечную, до самого горизонта свалку. Пестрая беспросветность убила Вадима наповал. В глубине души он надеялся, что Свалка конечна. Теперь же оставалось надеяться на милость неведомых наблюдателей, которые сжалятся и выкинут его в какое-нибудь менее отвратное место.

На этот раз никто не торопился. Вадим шел, то и дело рискуя подвернуть ногу или попасться на зуб какой-нибудь очередной змее. Потом садился на участок посуше и почище и ждал. Ни то, ни другое не оказывало никакого эффекта. За что его решили наказать этой свалкой, Вадим не представлял.

Свалка, должно быть, была не слишком обитаема. Вадим прошел уже пару километров, но больше на него никто не нападал. Все время быть настороже не получалось, чувство опасности покричало в уши и отпустило, сменившись тупым безразличием ко всему. Первое время Вадим еще пытался обращать внимание на движение, но быстро устал: слишком многое здесь падало, рушилось и соскальзывало само собой. Он постепенно начал расслабляться, и уже не так внимательно, как раньше, разглядывал окрестности. Через несколько минут пришлось за это поплатиться.

На первый писк под ногами Вадим не отреагировал, приняв его за очередной звук лопающегося мусора. Но когда что-то маленькое попыталось схватить его за ногу, но промахнулось и повисло на штанине, Вадим подпрыгнул очень высоко. Приземлился он уже на целое полчище белых крыс. Мелкие твари не в состоянии были прокусить джинсовую ткань, покрытую коркой уже подсохшей грязи, но очень старались. Самые прыткие немедленно попытались вскарабкаться по его штанам повыше, и Вадиму пришлось еще пару раз подпрыгнуть, чтобы стряхнуть с себя пакостную кусачую мелочь. Несколько штук он раздавил ногами, потом схватил гнутый железный штырь и принялся молотить белое верещащее месиво под ногами. Крысы не отступали, казалось, их делается только больше.

Вадим уже не паниковал. Он знал, что должен сделать две вещи: удержаться на ногах и улучить момент для прыжка повыше. Главной задачей было — не упасть. Тогда бы крысы вцепились ему в лицо, в глаза, и этим все могло закончиться раз и навсегда. Вадим не собирался погибать таким отвратительным образом. Он запрыгнул на уступ, образованный помятым крылом автомобиля, выпиравшим из груды мусора. Принялся ногами сталкивать вниз всякий хлам потяжелее. Крысы, вереща, подпрыгивали, но на то, чтобы подняться по куче с боков и взять Вадима в клещи, у них фантазии не хватило. После того, как на них свалилась пара пустых канистр, куча консервных банок и пяток кирпичей, крысиная стая отступила.

Человек стоял, прислушиваясь, и не торопился спускаться вниз. Цену невнимательности он усвоил очень хорошо. Смысл крысиного нашествия понял еще лучше. Ему хотели показать, что жизнь здесь будет непрестанным адом: ожидание опасности — опасность — короткая передышка и новая опасность. Очень скоро он сойдет с ума, начнет бросаться на каждый шорох, не сможет спать и сдохнет от нервного истощения. Чтобы ситуация изменилась, нужно было идти. Все равно куда. Двигаться, ожидая очередной смены пейзажа. Надеяться на лучшее, но готовиться к худшему — к новому нападению.

Рука нещадно болела. Музыкант внимательно разглядел рану. Две глубокие дырки со внешней стороны ладони, две — со внутренней. Кровь уже запеклась. Края ранок были окружены широкими розовыми кольцами, припухшими и зудящими. Вполне вероятно, болотные змеи были еще и ядовитыми. Вадим робко пошевелил пальцами и тут же поморщился от боли. Судя по ощущению, гнусная змеюка прокусила сухожилие.

— За что? — спросил он вслух. — Что я вам сделал-то?

Хлюпанье пузырей в болотцах и чваканье гадости под ногами было ему ответом.

— Знаете что, господа хозяева… — еще минут через десять продолжил Вадим. — Не знаю, чего именно вы хотите, но методы у вас тупые. Это еще вежливо говоря. А если невежливо, так получится только матом. Мне вполне очевидно, что просто убивать меня вы не хотите. Так не проще ли поговорить? А?