Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Т. 14. Терранская Империя

«Возможно, мне удастся это изменить», — думал Хауксберг.

— По крайней мере, мы могли бы отправиться в какой-нибудь приличный дом, — продолжала Алисия. — Так нет же, тебе понадобилось тащиться к кронпринцу. Надеешься, что он уступит тебе одного из своих мальчиков?

Хауксберг попытался разрядить атмосферу улыбкой.

— Полно, любовь моя, ты ко мне несправедлива. Меня по-прежнему волнуют лишь женщины, предпочтительно красивые, как ты.

— Или Перси д’Ио. — Она откинулась на спинку кресла и сказала устало: — Впрочем, неважно. Просто я не люблю оргий. Особенно вульгарных.

— Да и я их не особенно люблю. — Лорд потрепал жену по руке. — Ничего, ты справишься. Помимо всего прочего, меня восхищает в тебе и то, что ты в любой ситуации держишь себя с такой уверенностью.

«И это, в общем, правда», — подумал он. На миг, созерцая ее совершенные черты под высокой, увенчанной диадемой прической, он почувствовал сожаление. Пусть их брак был заключен по сословным мотивам — разве не мог он потом перейти в дружбу? Или даже в любовь… «Нет, — сказал себе Хаукоберг, — ты смешиваешь действительность с тем, что вычитал в своих любимых древних книгах. Ты не Пелеас, а она не Мелисанда[12].

Она умна, тонка, разумно честна по отношению к тебе; она подарила тебе наследника — большего брачный контракт не предусматривал. Ты, со своей стороны, дал ей положение в обществе и почти неограниченные средства. Что же до того, чтобы уделять ей больше времени — как это возможно? Надо же кому-то чинить Вселенную, если та разваливается по частям. Женщины в большинстве своем это понимают».

Побери энтропия все эти бредни. Своей красотой Алисия обязана работе дорогого биоскульптора. Хауксберг перевидал уже немало вариаций ее облика, в зависимости от моды.

— Я уже не раз тебе объяснял, — сказал он. — Я и сам бы куда охотнее отправился к Мбото или к Бхатнагару. Но мой корабль отходит через три дня, и это мой последний шанс провернуть кое-какие абсолютно необходимые дела.

— Это ты так говоришь.

Хауксберг принял решение. Нельзя сказать, чтобы сегодняшний вечер был слишком уж большой жертвой с ее стороны. Он отсутствует месяцами, и она может всласть утешаться со своими любовниками (а чем еще заниматься на Терре благородной даме, не обладающей особыми талантами?). Но если она разозлится по-настоящему, то может его погубить. Очень важно, чтобы забрало, именуемое притворством, оставалось все время опущенным. Неважно, что скрывается за ним. Стоит поднять его — ив лицо ударит смех, не менее опасный для человека у власти, чем вакуум и радиация для космоплавателя.

«Странно, что власть, — размышлял он краем сознания, — несмотря на многие тысячелетия нашей истории и на все теоретические выкладки социодинамиков, по-прежнему сохраняет свой магический ореол. Если я стану посмешищем, мне останется только удалиться в свои поместья. А я еще нужен Терре».

— Дорогая, — сказал он, — раньше я не говорил тебе всего. Слишком много вокруг ушей, живых и электронных, знаешь сама. Если оппозиция узнает о моих намерениях, мне могут помешать. Не столько потому, что они со мной не согласны, сколько потому, чтобы не дать мне вернуться домой с неоспоримой победой. Тогда я стал бы кандидатом в Политический комитет, а кто же не надеется войти в него сам? Свершившийся факт — дело другое, понимаешь?

Она устремила на него тяжелый взгляд. Высокий, стройный, светловолосый, с несколько резкими чертами лица, он в своем зеленом мундире с регалиями, газовом плаще, золотистых бриджах и полусапожках из бычьей кожи был прямо-таки безбожно красив.

— Твоя карьера, — съязвила она.

— Конечно, — кивнул он. — Но и мир тоже. Ты ведь не хочешь, чтобы Терра подверглась нападению? Такое может случиться.

— Марк! — Изменившись в лице, она сжала его руку под кружевным манжетом похолодевшими пальцами. — Неужели дело настолько серьезно?

— Ядерному нападению. Эта заваруха на Старкаде — не просто пограничная стычка. Да, ее объявляют таковой, и многие искренне в это верят. Но ведь информация, которую они получают, проходит через сотню разных инстанций, каждая из которых толкует факты так, чтобы не преуменьшить собственных заслуг. Я же получаю факты из первых рук и просчитываю их сам. По скромной экстраполяции, у нас сорок шансов из ста вступить в войну с Мерсейей лет через пять. В настоящую войну, которая способна стать тотальной. Стала бы ты с такими шансами спорить, что все обойдется, а?

— Нет, — прошептала она.

— Предполагается, что я отправляюсь туда, чтобы собрать сведения и потом представить доклад императору. Тогда бюрократия могла бы начать подготовку к переговорам. А могла бы и не начинать — некоторые силы заинтересованы в том, чтобы конфликт продолжался. В самом лучшем случае эскалация будет идти, и соглашение будет делаться все более трудным — а возможно, и недостижимым. Я задумал обойти всю эту волокиту Мне нужны полномочия, чтобы со Старкада отправиться прямо на Мерсейю и попытаться выработать там условия соглашения. Мне кажется, такая возможность есть. Они ведь, как-никак, тоже разумные существа. Может, и у них есть такие, которые ищут выхода из трясины. А я могу им этот выход указать. Могу по крайней мере, попробовать, — выпрямился он.

— Понимаю, — сказала она, помолчав. — И, конечно, по могу тебе.

— Вот и умница.

— Марк… — чуть подалась она к нему.

— Что? — Цель его полета вырисовывалась на фоне багрового занавеса.

Да так, ничего. — Она вернулась на место, разгладила платье и стала смотреть на океан.

Коралловый дворец стоял на атолле, полностью закрывая его собой и целя своими кручеными башнями в небо Воздушные экипажи мелькали вокруг, как светляки. Аэрокар Хауксберга сел на террасе, следуя дистанционной наводке, высадил своих пассажиров и отлетел на парковочный плот Лорд с супругой прошли мимо склонившихся в поклоне рабов и салютующих часовых в холл, где гости блистали радугой нарядов среди водяных колонн, и дальше — в бальный зал.

— Лорд Маркус Хауксберг, виконт Най Кальмар, второй министр внеимперских дел, и леди Хауксберг! — возвестил глашатай.

Бальный зал под прозрачным куполом был открыт небу. Освещение здесь было ультрафиолетовым. Пол, мебель, инструменты оркестра, посуда, кушанья — все светилось глубокими, чистыми флюоресцирующими красками. Так же светились и гости — их туалеты, узоры на коже и глазные линзы. Ночь переливалась оттенками рубина, топаза, изумруда, сапфира, а над ними сверкали маски и локоны. Музыка струилась в воздухе, наполненном запахом роз.