Роман Подольный - Легкая рука

3

О, мы научились улыбаться, морщить лоб, двигать бровями. Как научились и говорить. В конце концов, всего лишь двести тысяч синфянских лет назад наши предки это умели. Воздействие на собеседника через все-поле приходилось применять лишь изредка. И хорошо, что изредка. Иначе от нас потребовалось бы слишком большое напряжение, слишком пристальное внимание к этой стороне дела, а у нас ведь были и другие задачи.

Да, земляне, как наши далекие предки, пользовались словами для передачи мыслей. И это у них называется передачей мыслей!

Землянин говорит другому землянину: “Здравствуйте”, но это всего лишь следование древнему обычаю, а не осмысленное пожелание победы над болезнями. На вопрос же “Как поживаете?” никто и не ждет сколько-нибудь вразумительного ответа. Но хуже другое. Земляне так часто думают одно, говорят иное, делают…

Тут я — землянин сообщил своему синфянскому “я”, что оно может не продолжать — у меня хорошая память, и на Земле я живу несколько дольше него.

Что с нами происходило дальше? Ужас пришельцев перед открывшейся им чудовищной ситуацией был смягчен жалостью к землянам, а потом и оттеснен ею. Слишком людьми, пусть обделенными судьбой, были хозяева планеты, чтобы гости решились предоставить землян той горькой участи, на которую обрекли братьев по разуму случайности эволюции. Земле надо помочь!

Все-поле у планеты, пусть ничтожное, есть, а генерировать его могут только разумные существа. Значит, в зачатке земные люди этой способностью обладают и даже, неведомо для себя, пользуются. А всякую способность можно развить, как развили в себе сами синфяне владение земной речью.

Понадобятся многие годы и отчаянные усилия? Но эти годы у нас есть, а сил ради такой цели не жалко. Мы обязаны сделать планету лжи планетой правды! Конечно, на каждого из прилетевших синфян приходится примерно по полтора с лишним миллиарда будущих учеников. Многовато… Но тем более гордились мы трое своим решением. Надо разработать только систему обучения, затем наши собственные ученики сами станут учителями; законы геометрической прогрессии сократят сроки решения задачи… Земля будет спасена! И, по древнейшему и простейшему из великих этических законов, это спасет и самих пришельцев. Возросшее все-поле даст нам возможность вернуться домой. Если доживем.

(Как я-землянин обрадовался, что синфяне тогда приняли именно такое решение! Представил себе мир без лжи, даже невольной — словно она бывает невольной, даже во спасение — как будто ложь может что-то спасти, мир без шпионов и дипломатов, без преступников и изменников, мир открытых сердец и простых душ!..)

С чего начать? Что нужно сразу, немедленно?

Первое: контакт с учеными, причем прежде всего — с теми, кто знает, насколько разнообразны земные люди.

Второе: изучение отклонений от местной физической нормы, с тем чтобы обнаружить людей, особо активно генерирующих все-поле.

Третье: активное общение с детьми, наиболее пластичной частью всякого общества; цель — уяснение, насколько возможно усилить генерацию все-поля направленным воспитанием.

Три пути. Потому что нас трое.

Капитан, Старший, стал сотрудником научного института народоведения. Механик, Средний — врачом в больнице. Штурман, Младший — школьным учителем. Документы? Техника, взятая с Синфы, документов не знающей, справилась с полученным заданием.

4

…Как эта женщина разговаривала со мною-врачом. И что она думала! Я уже привык за время работы к земной жестокости, и все-таки мне было не по себе. Да, ее отец долгие месяцы лежал без сознания, и она проводила возле него целые дни, с утра до вечера. Да, ей пришлось уйти с работы, “запустить” сына-школьника, она теряла друга, за которого надеялась выйти замуж.

Все это она говорила и думала — растерянная, измученная, опустившаяся. Как я пожалел бы ее, если бы не прочел неотвязное, повторяющееся, страшное: “Лучше бы умер”.

Я помнил, каким был перед смертью мой отец. Он знал все, что знал я, наши горести были общими, отец ушел, зная, что я продолжаю его путь, и моя боль смягчалась тем же сознанием. Но если бы я мог продлить его жизнь!.. Какое счастье для таких людей, что они не читают мысли друг друга.

— Вы же можете ходить сюда пореже, — ответил я, опустив глаза: я ее боялся. А женщина попросила ночной пропуск в больницу. Она хотела быть рядом с отцом и ночью. Хотела? Да. Она не лгала. А раньше, только что, даже в эту самую секунду? Я же знаю, вижу… Чему тут верить? Неимоверно сложно сознание людей, лишенных светлого дара мысленного общения. Можно прийти в отчаяние, пытаясь сколько-нибудь в этом разобраться. Как они могут понимать друг друга? И самих себя?

5

Я иду вдоль стены с длинным рядом дверей, помеченных номерами и украшенных табличками. Неловко обхожу встречных. Мне не по себе. Никак не могу привыкнуть, что мои мысли и чувства никто не может услышать, если я не заставлю двигаться губы, язык и голосовые связки.

Обеденный перерыв еще не кончился, а взятые из дому бутерброды уже съедены, и в институтском коридоре толпятся все — от лаборантов до директора. И все они говорят. Это ужасно. Но меня оглушают и пугают не звуки, вернее, не одни звуки.

О чем только не думают эти странные люди! Их перепутанные мысли сбиваются в голове несчастного гостя в липкие клубки.

“У кого занять трешку?” “Эх, почему я раскопал не тот курган, а соседний!” “У Норы день рождения, а меня не пригласила… Позовет… или?” “Где Инка такое платье отхватила?..” “Еще четыре часа вкалывать…” “Сергей Сергеевич хмурый ходит — на пенсию пора, да не хочется…” “Не болит ли у новенького сердце?”

А, это уж — про меня. Улыбаюсь, придаю себе бодрый вид, успокаиваю веселым взглядом — кого? Не разберешься в этой толчее.

Вот и дверь с нужным номером. Вхожу. Комната пуста. Ну да, все же в коридоре. Сажусь за тот из пяти столов, поверхность которого свободна от книг и бумаг.

Слегка облупленная дверь отгораживает меня от клубящихся в коридоре смерчей мысли и чувства. Низкая напряженность все-поля имеет в данном случае свои преимущества. Даже такое небольшое расстояние и такая ничтожная преграда дают возможность если не отключаться полностью от чужих забот, то хоть недолго подумать о своих собственных. Очень недолго.

Дверь открывается… Какое счастье, что синфянская эволюция не позаботилась о развитии мимики! Лицо мое умеет принимать лишь те выражения, которые мы успели освоить. Так что растерянным выглядеть я не могу. Только: вежливым, внимательным, серьезным. Да еще серьезным с легкой улыбкой на губах. Знакомлюсь, жму руки, слышу слова, принимаю мысли.