Марина Казанцева - Одинокая звезда

Юные девицы и безгрешные дети убиваемы были неведомою злодейскою рукою, скорбными же останками их гнушались даже дикие звери. Денно и нощно возвещали колокола смерть за смертью, погибель за погибелью, могильный ужас был мрачнее самых бездонных глубин тартара.

Грозный же князь Франческо Мартиросса, к коему за миром и правосудием прибегли вассальные крестьяне его, на мече и гербе рода поклялся пронзить своим оружием гнусное исчадие ада, кем бы ни было оно.

В ту же роковую ночь в своих девичьих покоях найдена была зверски замученной, обесчещенной и убитой юная дочь князя Мартироссы, шестнадцатилетняя Марисита, обрученная благородному дону Константу Сиквейре Коррадо.

Гневу и скорби обоих донов не было предела и оба они в безумном помрачении принесли друг другу клятвы, стоя на коленях в крови перед невинным телом дочери и невесты. Мартиросса поклялся, что до наступления следующей ночи найдет жестокого убийцу и собственноручно пронзит его нутро. А благородный дон Констант Сиквейра клятвенно обещал пресечь весь род проклятого убийцы.

Утром же наступившего дня к князю принесли привязанного к пикам и с мешком на голове зверя в человеческом облике, уловленного над трепещущим телом новой жертвы, кою ненасытный кровопийца терзал с демонической злобой.

— Снимите покров и я увижу смерть в глазах его, когда исполню клятву! — крикнул Мартиросса. И следом шел, от ярости рыдая, благородный дон Сиквейра.

— Пусть он назовет проклятое имя, которым называет себя его отец! — крикнул несчастный дон.

Никто не снял покрова с презренной головы проклятого убийцы, лишь молча все смотрели и ужас был в глазах.

Во гневе Мартиросса взмахнул мечом своим двуручным, который лишь на благо был посвящен Испании Великой и лишь врагов ее карал с немолчной славой.

И меч взревел и воздух рассекая к убийце устремился — как страшен был во гневе Мартиросса!

— Отец! — казнимый крикнул.

И пошатнулся Мартиросса от крика сына своего, Дамиана Мартироссы. Но меч, что крови жаждал, напоенный чудовищною клятвой, он не прервал полета своего. И снёс он голову идущему по следу несчастному, несчастному Сиквейре!

Сдернул рукою своею грязную тряпку, что подлую службу ему сослужила, грозный отец, погубивший несчастного зятя. Тою рукою, что вопреки кровавой клятве даровала убийце — милость!

И глянул он в глаза, в коих смерть желал увидеть прежде, чем клятву свою клялся исполнить. И не исполнил.

И выпал древний меч, свидетель славы Мартироссы, из рук, себя невинной кровью обагривших. Любимого убивших зятя и клятвы не исполнивших пред ним!

Взял Мартиросса меч другой — тот, что покинул руку мертвого Сиквейры. Констант Сиквейра головы лишился от меча, который лишь врагов пил кровь доныне!

— Прости меня, любимый сын… — так тихо Мартиросса обратился к прекрасной голове, чьи мертвые глаза смотрели в небо, словно ждали избавленья от страшной клятвы, сгубившей не убийцу.

— Я сам исполню твою клятву, я сам убью отца убийцы. А ты свободен, спи спокойно.

И с этим словом он поднялся и сам пронзил себе он сердце. И рухнул замертво. И вдруг закрылись у мертвой головы глаза.

Так неисполненной осталась лишь клятва старого Франческо."

***

— Что такое? — удивился мэр, просматривая книгу регистрации посетителей. — Что это все за люди? Откуда они взялись?

В книге за подписями стояли два имени: Сарториус К. Пазола и Валет Бурбон.

— И кто такой Паркер? — припомнил мэр.

ГЛАВА 19. Легенда об Ульрихе-Коленке

Эдуард Макинтош, весь вторник проведший в архиве, вернулся накануне очень усталым. Его поиски были поначалу хаотичными. Он принял за версию возможность действительного существования нескольких династий Стражей.

— Положим, документы не врут, — говорил он сам себе, — тогда хроники Миллвилла должны содержать хотя бы отрывочные сведения о людях, из поколение в поколение живущих на одном месте.

Ведь Стражи призваны охранять конкретное место, следовательно привязаны к нему. Он очень сожалел, что в свое время не потрудился оставить себе копии документов. И вот теперь не может припомнить ничего касательно имени Стражей и названий Входов. Он только помнил, что Входов семь, а восьмая — Звезда. Из документов, украденных Паркером, пока нашлись только два: письмо самого Сарториуса к Давиду Менге на испанском языке. И его перевод на английский, который в неизвестных целях сделал Давид. Причем, одна страница из перевода утеряна.

Архивариус, он же библиотекарь, не был избалован вниманием посетителей. Поэтому любезный мистер Макинтош оказался для него желанным гостем. Притаскивая ему кипы старых папок, мистер Марч поведал, что совсем недавно библиотеку посетил некий бородатый молодой человек и тоже желал порыться в старых бумагах.

Пазола знал из записей в тетради Марка о его посещении библиотеки. Но там не было никаких отметок о том, нашел ли детектив что искал. Наверно, не нашел, раз никакого открытия в тетради отмечено не было.

Что мог искать Марк в архиве? Наверно, то же, что и сам Пазола.

— Он сказал, что является художником — реконструктором и что его интересуют старые постройки. Представьте, он меня уверял, что в нашей местности есть некая древняя башня и не менее древний колодец! — продолжал рассказывать мистер Марч.

— Да, да! Я внимательно слушаю! — встрепенулся Пазола.

— Да ничего особенного я не рассказываю. — отмахнулся архивариус. — Я принес ему все самые подробные карты местности, но никакого колодца и башни ему указать не мог. Если он не имел в виду водонапорную башню, которая тоже достаточно стара, то я ему посоветовал сходить на мельницу к Тому.

— Где это? — поинтересовался Сарториус.

Мистер Марч показал на карте место, где расположена мельница. Он хотел подольше задержать посетителя, чтобы хоть с кем-то поговорить. Тем более, что по возрасту они с новым читателем близки. К тому же Сарториус вызывал у мистера Марча явную симпатию, насколько человек образованный и с прекрасными манерами может понравиться старому книжному червю.

— Конечно, сейчас эта мельница уже не мелет ничего, но когда-то прадеды Тома работали на всю округу.

— И кто же владел этой мельницей?

— Так я же говорю: семейство Мбонга. Это странно даже сейчас, что негры владели землей. Причем, как я знаю, они никогда не были рабами. Да, хотя кому этот пустырь нужен, только скалы да мыши!