Х Оливер - Энерган-22

- Свет! - приказал Агвилла.

В то же мгновение мощный луч прожектора пополз к пещере. Вот он достиг тропинки и выхватил какое-то существо, стремительно мчавшееся вниз. Коломбо повернул рычажок, изображение укрупнилось: это и в самом деле была собака, большая, откормленная собака.

- В пуэблосах таких нет, - сказал Педро Коломбо.

- Ты прав, - задумчиво подтвердил Агвилла. - Гаси!

Прожектор погас, в непроглядном мраке слышался собачий лай, он звучал все громче и громче.

- Отпустим? - спросил Анди.

- Ну, нет, - ответил Агвилла. - Рассмотрим вблизи. Включай!

Коломбо нажал какую-то клавишу, яркая полоса молнией прорезала темноту, вонзилась в тропинку и погасла. Собака жалобно заскулила от боли, потом затихла, и в наступившей тишине мы услышали, как тяжелое тело покатилось в пропасть. Затем все смолкло.

- Сеньор Искров, - обратился ко мне Агвилла, - ваша машина все еще наверху?

- Вероятно... если ее никто не угнал.

- Я не подумал об этом, - пробормотал он. - Ошибка. Вернуть машину в Тупаку! Немедленно! И принесите мне пса!

Педро Коломбо кивнул в знак повиновения.

Мы пробыли около телеэкрана еще какое-то время, но никаких происшествий больше не было, и мы ушли. На сей раз хозяева повели меня, не в столовую, а в помещение, где я еще не бывал.

- Наша библиотека, - сказал Анди.

Боги, какая это была библиотека! Стены огромного зала, в прошлом служившего, вероятно, местом торжественных приемов, украшенные фресками и скульптурами, от пола до потолка были заставлены книгами. Чего только тут не было. Детские сказки и произведения великих классиков, фантастика и поэзия от древних времен до наших дней. Но особенно широко была представлена научная литература, в первую очередь книги по химии, физике и горному делу, монографий, посвященные нефти, бензину, атомной и солнечной энергии, космическим лучам; книги по географии и астрономии. И едва ли не все, что относится к археологии и криптографии: легенды и истинные факты, исторические сведения и конкретные находки. Я увидел собрание бесценных средневековых рукописей и современные стереоальбомы, оттиски иероглифов и подлинные папирусы...

Тут же стояла изящной формы ваза около метра высотой. Ее поверхность была испещрена черточками, кружочками, птичьими головами, изображением длинноносых мужских профилей на фоне дымящихся горных вершин.

- Вот наша "Песня", - сказал Анди. Я ожидал услышать стихи, но он сказал:

- А сейчас мы покажем тебе фильм. Нажатием кнопки он разместил на стене небольшой экран и установил сзади проектор.

- Предупреждаю, Тедди, фильм документальный, никаких постановочных или монтажных фокусов. И старый - снят двадцать два года назад. Но, полагаю, тебе будет интересно. Думаю, ты вспомнишь свою поездку по Теоктану.

Как будто я мог забыть Теоктан, тонущие в грязи селения, бедные хижины, голых ребятишек с вздувшимися животами!

Мы сели. Агвилла принес кукурузный напиток. Но никто не притронулся к стаканам ни во время демонстрации фильма, ни после. Мы не сводили глаз с экрана. Изредка Агвилла бесстрастным голосом давал краткие пояснения, словно все происходившее в фильме его не касалось.

Фильм был снят на цветную, порядком выцветшую пленку и не смонтирован, а просто склеен, поэтому некоторые кадры повторялись по нескольку раз, в особенности те, где была запечатлена Ева. Начинался он с придорожного знака, на котором значилось: КАМПО ВЕРДЕ - 10 км. Потом камера (снимали явно с машины) помчалась по широкому шоссе, дорога то шла между высоких, поросших густым кустарником склонов, то, вырвавшись из них, вбегала в узкое ущелье, прорезанное прозрачным горным потоком, где молодые женщины стирали белье, то подымалась на округлое плато, откуда открывалась панорама заснеженных вершин, и, снова спустившись в долину, бежала вдоль тучных пастбищ. Навстречу мчались легковые машины и грузовики, люди приветственно махали руками.

Неожиданно из-за поворота нашим глазам открылась долина, от красоты которой у меня перехватило дыхание. Пейзаж казался ненатуральным - ощущение было такое, словно он написан кистью художника идиллического семнадцатого века.

Долина, со всех сторон замкнутая зелеными холмами, с розовеющими фруктовыми деревьями в цвету, была почти идеальной круглой формы. Ее пересекала речка с двумя рядами тополей по берегам, их стройные шеренги уходили далеко-далеко и скрывались в ущелье между островерхими скалами.

Дома были словно из сказки: белоснежные стены, террасы, зеленые ограды. И кругом сады, сады... В самом центре возвышалась церковь - изящное строение с крестом, устремленным в неправдоподобно голубое небо. И всюду - на террасах, на стенах, во дворах - виднелись клетки с певчими птицами. Казалось, я даже слышу, как прозрачный воздух наполняется симфонией радости, хотя фильм был немой.

Машина с кинокамерой подъехала к калитке одного из домов. Во дворе светловолосый мальчуган лет десяти качал рукоять насоса. Заметив машину, он выбежал ей навстречу. Камера крупным планом показала мокрое личико, огромные черные, широко расставленные глаза, нос с легкой горбинкой и ямочки на щеках и на подбородке.

- Это я, - раздался в тишине голос Агвиллы.

Мальчуган протянул руки к камере и, видимо, завладев ею, стал снимать сам, потому что в неожиданно качнувшемся кадре появился человек лет тридцати с худым лицом индейца и смеющимися глазами. Он погрозил мальчику пальцем и, обернувшись к дому, что-то крикнул.

Дверь дома отворилась, и на пороге появилась женщина.

Я не любитель пышных сравнений, особенно когда речь идет о красивых людях или красивых вещах, но должен признаться, что красивее этой женщины я никогда не видел. Она была олицетворением Красоты. Платье из тонкой ткани подчеркивало совершенство фигуры. А лицо... Возможно, именно такой представлялась Вагнеру Изольда, когда он создавал своего "Тристана": тяжелые золотистые волосы, свободно спадающие до пояса, лучистые голубые глаза, резко очерченные сочные губы. И ямочки... От нее исходила такая стихийная сила, я бы сказал - энергия любви, что, несмотря на побитую, холодную пленку и расстояние в два с лишним десятка лет, даже меня окатило горячей волной восхищения.

- Мама, - прошептал Агвилла. - Мама...

Об этом нетрудно было догадаться - хотя бы потому, что она передала свою красоту сыновьям. Женщина держала на руках малыша, как две капли воды похожего на нее. Он тут же соскользнул наземь, подбежал к камере и, широко улыбаясь, уставился в объектив.

- Алехандро, - объяснил Агвилла. Камера описала полукруг и нацелилась на ворота. За воротами стояла машина - небольшой пикап, из тех, на каких индейцы привозили в Америго-сити овощи на базар. В те времена, когда простые люди еще покупали овощи... Из машины выпрыгнул пожилой человек. Когда он приблизился, мне почудилось, что я вижу двойника Агвиллы, только постарше. Тот же рост, размах в плечах, такие же черные пронзительные глаза, орлиный нос, над покатым лбом грива седых волос. Он шел величавой поступью, но без тени позерства: величавость исходила из самой сущности этого человека.