Павел Комарницкий - Всё исправить

– … Алексей Борисович… – резкий запах нашатыря заставляет морщиться. Он отвел рукой поднесенную к носу ватку, возвращаясь в реальность. Сфокусировал глаза на ближайшей из декораций. Женщина в белом халате – медик, явно…

– Вам лучше? – задала идиотский вопрос медичка. Пару секунд Алексей размышлял, стоит ли отвечать, и дамочка, по-своему расценив молчание, вновь полезла к нему с нашатырем. Пришлось оттолкнуть ее руку несколько резче, чем в первый раз.

– Благодарю, – чтобы отвязаться от назойливой нашатырной дамочки, произнес Чекалов. – Мне никак.

Он встал и двинулся, чтобы окончательно избавиться от острого запаха нашатыря и глухой боли под ложечкой. Время вроде бы восстановило нормальный ход, однако мир так и не восстановил свою целостность. Мир распался на осколки-слайды, потому что исчезло главное связующее звено этого мира.

Юлька.

И сам он снова раздвоился – впрочем, уже почти привычно. Один Чекалов, состоящий из мяса и костей, перемещался по коридору, открывал какие-то двери… Второй, незримый и бесплотный, наблюдал за ним со стороны. Ему было не нужно переставлять ноги… и двери открывать… Ему все это было не нужно.

Какой ненужный мир…

– Чекалов! Подождите!

Кто-то взял его за плечо – цепко, так, что поневоле пришлось обернуться.

– Вот… – доктор сунул ему в карман бледно-зеленые купюры. – Мы сделали все возможное. Абсолютно все.

– Да-да… конечно…

– Никто не смог бы больше. Я вас уверяю. Никто. Ни в одной клинике.

– Конечно…

– Слушай, ты! – доктор, тяжело дыша, сгреб его за воротник, едва не задушив. – Если с моей женой или дочкой что-нибудь…

Алексей, морщась, уже разжимал пальцы, вцепившиеся в него не хуже пассатижей, точно они были пластилиновыми. Откуда такая нечеловеческая сила? Потом, потом…

– Я не знаю, что случится. Правда не знаю.

Их взгляды вновь встретились. И вновь вместо только что плескавшихся мужественной решимости и задавленной опаски в глазах эскулапа протаял мистический ужас.

– Не надо… – доктор медленно опустился на колени. – Не надо… я молю…

– Я попробую, – без улыбки, серьезно ответил Алексей. – Где моя дочь?

– … Вот как мы кушаем! Уй, как хорошо кушаем…

Молодая, но уже дебелая женщина с рыжеватыми, небрежно зачесанными назад волосами уверенно и ловко держала возле обширных грудей два живых комочка, завернутые в коконы из белой ткани. Комочки увлеченно сосали, издавая невнятные звуки. Они были совершенно одинаковы, однако Алексей почему-то даже не сомневался – тот, что справа…

– Вот… – подтверждая догадку, кивнула на правый медсестра.

– Ваша? – молодуха нимало не стеснялась распахнутого халата. – Ну вот, и папа за тобой пришел… сейчас докушаем, и ага… хорошо как сосет. Здоровенькая будет девочка.

– Спасибо вам большое, – Алексей постарался придать своему голосу максимально возможное сходство с нормальным человеческим. – Добрая вы женщина.

– Да ну, что вы… – роженица жалостливо смотрела на него коровьими глазами. – У меня же молока не то что на двоих… Горе, горе-то какое, я разве не понимаю… Зря вы так, сразу-то забираете. Мало ли что…

– Вот и я говорю, – сочла возможным присовокупить свой голос медсестра. – На первые сутки младенца выписывать, неслыханно!

– Спасибо вам, – Чекалов постарался изобразить улыбку, максимально похожую на человеческую. Медсестра поперхнулась, закашлялась. – Простите, вас как зовут?

– Да… Дарья… Матвеевна… – молодуха хлопала рыжими ресницами.

– Вы когда выписываетесь отсюда, Дарья Матвеевна?

– Ну… сегодня вообще-то должны выписать уже…

– У меня к вам будет огромная просьба. Покормите мою Юлю. Ну хотя бы месяц. Младенцам очень вредно с первых дней на искусственном.

– Хм… – молодуха все хлопала глазами. – Вас как звать-то?

– Алексей Борисович. Можно просто.

– Вы знаете, сколько раз они в день-то сосут? Да не только днем, и ночью кормить надо. А у меня свой Темка, вот, – она кивнула на другой комочек. – И дома муж.

– А я вас возить буду, от дома и обратно. На такси.

Теперь Дарья Матвеевна рассматривала стоящего перед ней молодого человека, как нечто совершенно экзотическое. Марсианина, скажем.

– Ну пожалуйста, – он взглянул в глаза молодухи, и рыжие ресницы враз прекратили хлопать. Надо же, какие круглые у нее глаза, мелькнула на краю сознания мимолетная мысль. И зрачки огромные, как у совы… – О деньгах не беспокойтесь.

– Ну… ну ладно… хорошо…

– Огромнейшее вам спасибо. Адрес и телефончик позвольте?

Комочки между тем, насытившись, синхронно отпали от сосков. Какие они маленькие… крохотные просто…

– Давайте будем собираться, – вновь изобразил подобие человеческой улыбки Алексей. И голос звучал ровно, монотонно, без всякой дрожи. – Тело жены я заберу завтра.

Ночник в спальне горел мягким, приглушенным светом, загоняя тьму в щели. Плотные портьеры надежно отсекали мрак, скопившийся снаружи, за оконным стеклом. Да, Юлька не любит тьму с детства, с первого дня замужества истребовала с него ночник…

На аккуратно застеленной Юлькиными руками кровати белели две установленные кокетливыми «домиками» подушки. На прикроватном столике лежал какой-то журнал, полускрытый незаконченным вязаньем. Рядом – коробка «Имулы».

Вот и все.

Странно, почему нет слез, холодной змеей проползла в мозгу отстраненная, какая-то абстрактная мысль. Он же должен по идее рыдать, и все такое… а вот стоит как памятник – холодный, чугунный, пустой внутри… мертвый. Мертвый?

Привычное уже чувство расщепления не проходило. Тот, второй Чекалов, не придавленный десятками килограммов бренной плоти, отстраненно озирал помещение – точно пустую раковину, из которой извлекли моллюска – даже не пытаясь помочь своему грубо-телесному двойнику. Все. Вот и все.

Комочек, лежащий на кровати, закряхтел, зашевелился, явно пытаясь скинуть тряпки, навернутые на него. Гигантским усилием воли Чекалов слился воедино, судорожно вздохнул. Нет, нельзя. Нельзя ему туда, к Юльке. Пока нельзя. Как бы ему этого ни хотелось.

Газ на кухне исправно горел, вода из крана исправно шла – и горячая, и холодная. На плите стояла кастрюля с куриным супом, небрежно прикрытая алюминиевой крышкой. В мойке – пара глубоких тарелок со следами того же супа. И на столе две чайных чашки. Обе недопиты…

Боль навалилась, обожгла и скрутила, и он мягко повалился на пол, отчего-то сворачиваясь в позу эмбриона. Ему казалось, он воет, как обдираемая живодерами собака, на самом же деле из горла выходил какой-то невнятный свист пополам с шипением, точно из проколотой автомобильной шины. Да где же наконец эти проклятые слезы?! Говорят, от слез наступает облегчение…