Адаптер - Борис Петров
Они жили в старом панельном доме на окраине поселка. Это был четвертый круг, и до жителей пришлось бы добираться через три цепи охраны из вполне доброжелательных роботов, с которыми можно было поговорить, послушать новые анекдоты или поиграть в мяч, но нельзя было выходить за периметр, иначе робот применит силу. Робот-охранник сразу предупреждал об этом, извиняюще вращая колесами на гибких восьми осях, стыдливо пряча за башню сложенные стволы пулеметов и огнеметов. Никто и не пытался сбежать, делать в поселке было нечего, а человека с браслетами опознают в одну секунду и сдадут властям.
Девятиэтажный дом с одним подъездом был переделан под временное общежитие для заключенных и конвоиров. Назвать это тюрьмой было нельзя, заключенных не запирали, они жили по двое в комнатах и свободно ходили по этажам, заглядывая в игровые зоны и медиазал, играя вместе с полицейскими в мяч на улице. Столовая была на втором этаже, автоматическая кухня со сносной едой: не особо вкусно и разнообразной, зато много и чисто. И здесь Лиз впервые увиделась с Маной и Муратом.
В первый момент она едва не упала в обморок, хорошо Беджан успел подхватить. Ее разрывало, паника вновь овладела ее разумом — дети, здесь, заключенные, как и они. Но за что детей, что они успели сделать такого? Беджан объяснял, повторяя много раз одно и то же, но до Лиз не доходило. Ю-ли поняла с первого раза и пыталась объяснить Лиз, часто повторяя уже сказанное Беджаном. Наконец Лиз смирилась и приняла: детей ни в чем не обвиняли, они, как и Лиз с Ю-ли, бежали за контур четвертого круга. И все же она не могла без боли в сердце смотреть на шестилетних близнецов, одетых в перешитую робу, с уродливыми и огромными на детских ручках и ножках браслетами, сжавшимися до предела, часто спадавшими с руки девочки.
Дети приняли ее, окружили, с интересом и лукавством заглядывая в глаза. Лиз не видела, как Ю-ли переглядывалась с Беджаном, а он кивнул, подтверждая ее догадку. Она не знала ничего и тянулась к ним, а близнецы не хотели отпускать ее. Лиз не замечала, как они похожи, боясь и запрещая себе думать, почему в ее сердце вспыхнула жгучая и бесконечно радостная, чистая любовь. И в детских глазах она видела свою любовь, впуская в сердце их искреннее чувство. Она не видела, как Беджан тайком утирал слезы, смотря на их игры, на то, как дети рассказывают Лиз о своей жизни, о воспитателях. Она не слышала, как Ю-ли возмущалась и требовала от Беджана, чтобы он все рассказал Лиз… Она ничего больше не видела, кроме детей, повторяя про себя, шепча еле слышно их имена: Мана и Мурат.
На ночь их разлучали, таков был порядок. И Лиз была счастлива, что дети не беспокоятся, успокаивают ее, видя тревогу и тоску в глазах Лиз. Они были сильнее ее и умнее, и она готова была учиться у них, она была готова на все ради них, не желая думать и знать, что с ней случилось, что сломалось внутри нее, разметав в клочья все попытки мозга адаптера подавить ее волю — она победила его, они победили его.
27. Не игра
Лиз и Ю-ли сидели за длинным столом и сортировали семена. На столе в идеальном порядке выстроились ящики и кассеты с семенами, ожидая своей очереди, по периметру узкой длинной комнаты стояли стальные шкафы с системой микроклимата. Вентиляторы нервно гудели, но их вой и скрежет перекрывал шум улицы, смех и разговоры мужчин на спортивной площадке, пение птиц, воздающих хвалу небесам за здоровое потомство. Женщин в пересыльном пункте больше не было, и сортировочный цех, так значилось на блеклой табличке на двери, за долгое время ожил. Лиз и Ю-ли сами захотели работать, находя в кропотливом и однообразном труде удовольствие, а Ю-ли работа помогала сбросить похмелье от ночных приступов. По регламенту работать должны были все заключенные, но этим вопросом никто не занимался. Заключенные в большинстве своем вели себя спокойно, действовали препараты, входившие в состав еды, драк не было, лишь редкие споры, которые решались на баскетбольной площадке или теннисном столе. Появление Лиз и Ю-ли обрадовали старожилов, ожидавших пересылки седьмой месяц, но это была скорее дружеская симпатия, препараты работали надежно, и половое влечение было заглушено в зародыше, оставляя человеку радость воспоминаний.
В сортировочный цех вбежали Мана и Мурат. Дети сели напротив девушек и хитро смотрели на Лиз и Ю-ли, которая уже грозила им пальцем, чтобы не трогали семена. Мурат показывал ей язык и, когда она не видела, переставлял кассеты местами. Мана хихикала, подмигивая Лиз.
— Я все вижу. Мурат, верни на место, — строго сказала Ю-ли, не отрывая глаз от сита, на котором она разложила семена льна. У Лиз получалось быстрее находить гнилые и пустые семена, и Ю-ли без злости завидовала. — Мурат, не надо делать вид, что ты ничего не делал. Поставь все на место.
— Ладно, — недовольно буркнул мальчик. Он старался говорить по-взрослому, чтобы тонкий голосок не был так похож на сестру, но получалось это смешно, и Мурат обижался, не понимая, почему все улыбаются, когда он говорит. — Нам скучно, а вы с нами не играете!
— Мы скоро закончим и пойдем играть, — Ю-ли насмешливо посмотрела на детей. — А вы уже сделали все задания, которые мы вам задали?
— Там очень сложно. Так сложно, что мы никогда-никогда не сможем ничего сделать! — воскликнула тонким голосом Мана, лукаво улыбаясь, следя за улыбкой Лиз. Девочка всегда сначала смотрела на Лиз, а потом на всех остальных. Брат злился, обзывал ее хвостиком, в тайне желая стать рядом, но гордость мужчины не позволяла. — Мы так устали, что сил нет ничего делать.
Лиз засмеялась, отложив сито в сторону. Ю-ли некоторое время держала строгое лицо. — Тогда и играть не будем. Вы же устали, да? — Ю-ли сузила глаза, Мана тут же повторила, пародируя строгую Ю-ли.
— А вот вы закончите, и мы как раз отдохнем, — рассудительно ответил Мурат. — Скоро обед, и нам положено время для отдыха.
— Лентяи! Ничего, я вам после обеда спуску не дам! — грозила Ю-ли пустым ситом. Она собирала все в ящики и кассеты, работать
