Питер Морвуд - Иван-Царевич
— А ведь права волчица, — сказал Иван нетвердым голосом.
Не ведал он, говорящий ли жеребенок, да и не думал об этом. Главная забота его теперь — уносить поскорей ноги куда угодно, лишь бы от Бабы-Яги подалее. Вскочил он в седло и тронул поводья.
И ощутил под собой ураган в обличье лошадином. Едва успел пригнуться в седле, как жеребчик быстрее звенящей стрелы пролетел поляну, не сбавив ходу, перескочил забор из человечьих костей и понесся лесною тропкой к Огненной реке.
Хорловская армия была на марше, и вел ее царь Александр. Наконец-то враг опознан, правда, лишь самому царю да его первому министру имя ведомо. И не князь это Киевский, не князья Новгородские, а сам Кощей Бессмертный.
Стрельцин принес сию весть уж не бегом. Напротив, тащился, как смертник, на лобное место бредущий. Царь Александр недоумевал, покуда главный управитель не представил ему объяснений, и, к вящему ужасу Дмитрия Васильевича, известие нимало не обескуражило царя.
— Что с того, что Кощей? Бивали этого Кощея прежде, и тем же оружием. Войском... — он указал на ряды ратников, опиравшихся на высокие щиты, — да волшебством. — При этом он хлопнул по плечу Дмитрия Васильевича.
Тому почудилось, будто нанес ему первый пробный удар палач. Залопотал Стрельцин что-то невнятное, все тщился объяснить, кто таков Кощей Бессмертный, но царь либо не мог, либо не хотел понять, на кого войной идет.
Сглотнул Стрельцин горькую слюну и поежился в тяжелых доспехах, надетых по настоянью повелителя. Он-то мечтал умереть в своей постели, как подобает министру, а оно вон как повернулось. Выпал случай отличиться, будь он неладен!.. Но вдруг мудрая мысль его осенила, и он чуть скривил губы, усмехаясь. Ведь, чтоб осадить Кощееву крепость, надобно прежде найти ее, а ежели они заплутают...
Погрузившись в раздумья, он не сразу приметил трех птиц, что опустились на землю прямо перед царским конем. Сверкнула молния — и вот уже три князя-чародея кланяются тестю, предлагают помощь и сопровождение. Увидел их Дмитрий Васильевич и с лица спал, ибо смерть, для министра необычная, вновь перед ним замаячила.
В тот самый миг, когда Иван-царевич на украденном жеребенке подъехал к границам владений Бабы-Яги, ее избушка переступила на курьих своих ножках раз, другой, третий, да так резво, что котел с кипящей водою свалился с припечка и обварил ноги хозяйке. Враз поняла Баба-Яга, что стряслось, а кабы и не поняла, удаляющийся стук копыт навел бы ее на такую мысль непременно. С гортанным криком — на треть от боли, на две от злобы да аппетиту испорченного заметалась она по избушке, как только позволили ей обваренные, в кои-то веки чистые ноги.
Хоть и владела Баба-Яга табуном, вскормленным человечьей плотью, но сама верховой ездой не увлекалась. Лошади пугали ее, тем более — лошади-людоеды. К тому же ни одна кобыла на свете — будь она в здравом уме — Бабу-Ягу не свезет. Потому оседлала она железную ступу и так стала нахлестывать ее пестиком, что звон поднялся, будто от адской колокольни. Задрожала ступа, завертелась на месте и поскакала по избе не хуже резвого коня. А Баба-Яга пестом все пуще погоняет, помелом след заметает.
Близ Огненной реки попридержал Иван жеребенка. Он до сих пор не мог опомниться после бешеной скачки. Кто бы мог ожидать этакой резвости от паршивого малолетка? За минуту покрывал он столько верст, сколько Бурке и за час не одолеть. Но, хоть в ушах гудело от посвиста ветра, все ж не настолько он оглох, чтоб не расслышать за собой шума погони. Кто его нагоняет — он не знал, однако догадался, что погоня эта не сулит ничего доброго ни ему, ни жеребчику.
Как и в первый раз, полыхнуло пламя реки посреди серой пустыни. Жеребенок попятился, а Иван его не удерживал: кто ж в огонь по своей охоте полезет? Оглянувшись через плечо на облако пыли, стремительно приближающееся к нему, достал он из-за пояса плетку и взмахнул ею раз, другой, третий. И вырос пред ними мост, сперва на огненный мираж похожий, потом крепкий и надежный.
— Недурственно, — промолвил жеребенок, так удивив Ивана, что он едва не позабыл про Бабу-Ягу. А говорящий недоросток ушами поводил и невозмутимо добавил: — Что ж, поскачем, хозяин, мешкать не след.
Иван уже привык к советам, поданным братьями меньшими. Кивнул он, спешился да повел жеребчика через мост.
На той стороне оглянулся, прикрыл на миг очи, да не от огня и жара, а решенье принимая, и дважды плеткою взмахнул. А после заткнул ее за пояс и вытащил саблю. Заточенное острие сверкнуло багрянцем в отблесках речного пожара.
Баба-Яга, громыхая, подскакала к реке и, осадив ступу, недоверчиво, как истая обманщица, воззрилась на Ивана-царевича, что безмятежно стоял на другом берегу. Внизу рокотала Огненная река, белым своим пламенем смахивая на волосы и бороду Ивана.
И тут увидала Баба-Яга своего паршивого жеребенка. Сперва-то она его не приметила, потому как был он присыпан пеплом, как и все остальное во мглистой этой пустыне. Но едва узрела, испустила хриплый вопль и начала колотить пестом в железную ступу. Ступа сорвалась с места, перелетела аккурат на середину моста, а он возьми и обломись.
Баба-Яга истошно вопила, покуда не достигла огненных волн. Там крики ее и смолкли. Махнул Иван плеткою в третий раз, и моста как не бывало. Тогда засунул он плетку за кушак, поворотился спиной к Огненной реке и лицом к земле-матушке и похлопал по холке жеребчика.
Ну вот, одно дело и кончено. Теперь пора Кощею Бессмертному вновь услыхать про Ивана-царевича.
Глава 10
ЧЕМ ДЕЛО КОНЧИЛОСЬ.
Каждое утро ходила Марья Моревна в конюшню поглядеть на седло с привязанной к нему подложной плеткою. Три дня миновало, потом четыре, пять, а плетка все не та. Из пьяных речей Кощея уяснила она, что путь к Бабе-Яге и служба у ней займет от силы пять дней: день туда, день обратно и три табун пасти. Ежели, конечно, все гладко сойдет. А ежели нет...
Марья Моревна губу закусила. Как ни сильны были ее чары, но запертая здесь, в глуши, не могла она знать про медведя, что Иванова коня спугнул, оттого пришлось царевичу целый день пешим идти. А раз не ведала, не могла и подавить свой страх.
Весь день места себе не находила, даже позабыла про свой план отравления Кощеевой жизни, дала ему передышку невольную. Да и ночью глаз не сомкнула. Лишь утром поняла, что вечера оно мудреней.
Об Иване-царевиче по-прежнему ни слуху ни духу. Ежели черный Кощеев конь что и ведал, то уст не разомкнул — только глянул на нее из стойла и продолжал сено жевать. Но плетка, свисавшая с Кощеева седла, оказалась не тою, что видела она каждое утро. Дотронулась Марья Моревна до нее, и от простой сыромятной кожи кольнуло пальцы силой могутной, а ноздри защекотал запах крови и насилия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});