Андрей Федосеенко - Искатель. 2009. Выпуск №2

Пока Езерский собирал сведения о помещичьей усадьбе и ее бывших обитателях, Кирута решил вновь побывать в Старом Крупце, на том месте, где жила и погибла при загадочных обстоятельствах Клавдия Федоровна Дрягина.

Прошло уже три месяца со времени ночной трагедии в этом старинном селе. Стояла золотая осень. На пожарище все заросло бурьяном. Теперь он пожух, трава полегла, а сверху лежало покрывало из желтых березовых листьев. Тропинка к бывшему дому даже не угадывалась. В палисаднике, от которого осталось несколько штакетин, доцветали поздние цветы — георгины, флоксы, петунии. Вокруг в несколько рядов стояли взгрустнувшие березы, а рядом с пожарищем — раскидистые яблони, на которых то тут, то там виднелись янтарные плоды. Серебряные нити паутины — седины бабьего лета — медленно плыли в воздухе и цеплялись за ветви деревьев. А под сенью деревьев обугленные, черные как смоль стены и русская печь с полуразрушенной трубой — все, что осталось от некогда крепкой избы.

Исследуя пожарище, следователь едва не угодил в подполье, люк которого был открыт. Кирута заглянул в яму. На дне была настоящая свалка: старые кастрюли, рваная обувь, проросшая картошка, битый кирпич, гнилушки и головешки. Яма осыпалась, и ее содержимое частично было укрыто землей. Кирута взял штакетину, опустился на колени и стал обследовать подполье. Но ничего интересующего его не обнаружил. Затем принялся изучать чулан, расчищая пол и слегка покачиваясь на половицах. Неожиданно одна половица зашаталась. Следователь нагнулся и попытался ее приподнять. Доска подалась легко. Кирута просунул руку в дыру и стал шарить под полом. И тотчас нащупал и извлек на поверхность металлический сундучок, покрытый ржавчиной. На ручке сундучка болтался ключ на шелковом шнурке. Кирута протер шкатулку травой и, приладив ключ, открыл сундучок. Внутри лежали документы Дрягиной, грамоты за работу в школе, похоронка на старшего сына, письма. А на дне — свернутая в трубочку и перевязанная красной ленточкой тетрадь в коричневом клеенчатом переплете.

Следователь отыскал в саду покосившуюся скамеечку и, присев на нее, не без трепета развязал ленточку и открыл тетрадь, пропахшую подпольем.

«Взяться за перо меня побудила глубокая несправедливость. Я прожила нелегкую жизнь. Во время войны потеряла двоих сыновей — самое дорогое и святое для меня. Сама, как могла, помогала своей стране победить коварного врага — была связной партизанского отряда… Да и как иначе. Ведь я всю жизнь учила детей, воспитывала патриотов своего Отечества. Разве я могла сидеть сложа руки, когда над моей страной нависла смертельная опасность. Я должна была подавать пример своим ученикам в деле защиты своей Родины. И я делала все, что могла…

Весной 1943 года отряд был уничтожен гитлеровцами — партизан выдал предатель. Я находилась на задании и осталась в живых. Подозрение пало на меня…»

Это были «Записки партизанки» — Клавдии Федоровны Дрягиной. О такой находке следователь мог только мечтать…

Здесь, на лавочке, под сенью отливающих золотом берез, за чтением рукописи бывшей партизанки и нашел Кируту капитан Езерский.

— Что за архивы изучаешь, товарищ следователь? — удивленно спросил инспектор.

— Архивы Клавдии Федоровны Дрягиной, — улыбнулся в ответ Кирута.

— Быть этого не может. Неужели докопался?

— Как видишь. Вот ларчик и открывается просто, — показал на сундучок следователь.

— Поздравляю, Анатолий Дмитриевич. Такая редкая удача.

— Спасибо. Но, я вижу, ты тоже не с пустыми руками. Иначе зачем я тебе так срочно понадобился.

— Да, у меня тоже хорошая новость. Был чужак в селе…

— Присаживайся — и все по порядку, — вновь улыбнулся Кирута. — Что за источник информации?

— Старокрупецкого пастуха Ивана Кумекина случайно встретил. Закурили. Разговорились. Он и поведал мне, что накануне гибели Дрягиной рано утром, когда выгонял в поле стадо, за околицей видел человека, уходившего в сторону Вяхоревского лога. Местные жители этой дорогой не ходят — предпочитают ходить напрямую, по Буклановскому большаку. У незнакомца на плечах была плащ-накидка с капюшоном, накинутым на голову. Пастух окликнул его: «Эй, мил человек, угости сигаретой!» Но тот в ответ даже не повернул головы. Только на росяной траве остался большой след от его сапог.

— Ну, вот тебе и нитка-невидимка, — ухмыльнулся следователь.

— Но это еще не все. В день убийства Дрягиной пастух задержался на пожаре. Когда же пригнал стадо за околицу, вновь обнаружил следы тех же сапог, ведущие в Вяхоревский лог.

— Это значит, что он был в селе по меньшей мере дважды.

— Выходит, следил за Дрягиной, — согласился инспектор.

— И в день убийства, похоже, дождался, когда та откроет дверь по какой-либо нужде. Тогда и ворвался в дом…

— Нужда проста — селяне встают ни свет ни заря доить коров, — подсказал инспектор, знавший деревенскую жизнь не понаслышке.

— Ну что же, сегодня мы день прожили не зря и заслужили по кружке хорошего пива, — похлопал инспектора по плечу Ки-

' рута. — Давай в мою машину — и в город, к ближайшему бару.

В пути говорили о расследовании дела Дрягиной. Кирута вспомнил, как тяжело давались первые шаги, и заметил: «В нашей работе как в известной китайской сказке о непобедимом тесте чем больше его месишь, тем больше оно разрастается. Сколько хлопот, усилий, бессонных ночей, а объем работы только растет, версий уйма. А потом наступает момент, когда сторицей окупаются труды праведные и все становится на свои места».

Старожилом села Старый Крупец была Дарья Евсеевна Кирюшина, которая готовилась отметить свое девяностолетие. Она рассказала Езерскому, как, еще будучи девчонкой, жила в усадьбе помещицы Соловской и как прислуживала молодой барыне Софье, дочери Соловской, когда та гостила в усадьбе.

Соне исполнилось пятнадцать лет, когда на ее именины в усадьбу приехал ее двоюродный брат Альберт Лисянский. Они были одного возраста, но совершенно разные по характеру. Соня добрая, покладистая, романтическая натура, Альберт же полная противоположность ей — жестокий, обидчивый, самолюбивый, словом, отвратительный тип.

Альберту нравилась Соня, ее легкий неуемный нрав фантазерки и затейницы с соломенными волосами и щедрой россыпью веснушек на бледном лице. Не случайно мать называла ее «мое солнышко». А Соне не нравился брат-бука, вечно угрюмый, недовольный и необщительный. Когда Альберт начал упорно набиваться Соне в друзья, кузина вообще перестала замечать брата. Тогда Альберт стал строить ей различные козни. Соня дружила с деревенской детворой, и он пытался настроить ребят против нее. А потом случилась страшная трагедия — Соня погибла…