Рэй Брэдбери - Сборник 7 ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ

– Никакой девчонки тут нет, дедушка, – Том обвел руками комнату.

– Однако… – Дед оглядел натертый до блеска пол, белые коврики, яркие цветы, бдительные взгляды с портретов на стенах. – Вы что ж, значит, на время у нее квартирку одолжили?

– На время?

– Я говорю, у этой комнаты такой вид, сразу чувствуется женская рука. Прямо как на рекламе круизных пароходов в витринах туристических контор, я на такие полжизни любовался.

– Ну, мы… – начал было Фрэнк.

– Знаешь, дедушка, – откашлявшись, сказал Том, – мы сами тут все устроили. Сделали ремонт.

– Сделали ремонт? – У старика челюсть отвисла. Его глаза изумленно обводили комнату. – Вы вдвоем все это сотворили? Ну, дела!

Он потрогал сине-белую керамическую пепельницу и нагнулся, чтобы погладить яркий, как какаду, коврик.

– И кто же из вас что делал? – спросил он вдруг, пытливо прищурив один глаз и посмотрев на них.

Том вспыхнул и запинаясь произнес:

– Ну, мы…

– А, нет-нет, молчи! – вскричал старик, поднимая руку. – Что ж это я, только с порога и сразу давай вынюхивать, как глупый пес, а лисы-то никакой и нету. Закрой эту чертову дверь. Лучше спроси меня, куда я собрался и что задумал, давай-ка спроси. Кстати, пока мы не отвлеклись, не пробегал ли тут один Зверь в вашей картинной галерее?

– Есть тут такой Зверь!

Том захлопнул дверь, вытряхнул деда из его теплого пальто, принес три стакана и бутылку ирландского виски; старик нежно погладил ее, как младенца.

– Так-то лучше. За что выпьем?

– Как за что? За тебя, дедушка!

– Нет-нет.

Старик посмотрел на Тома, потом на его друга Фрэнка.

– Бог ты мой, – вздохнул он, – до чего ж вы оба молодые, аж душу ломит. Давайте-ка выпьем за молодые сердца, за румяные щеки, за то, что вся жизнь у вас впереди и где-то там счастье только и ждет – приходи, бери. Верно я говорю?

– Верно! – хором сказали оба и выпили.

И пока они пили, все трое весело, а может, опасливо присматривались друг к другу. И молодые увидели в румяном и веселом лице старика, пускай морщинистом, со следами превратностей жизни, отражение лица самого Тома, проглядывающее сквозь годы. Особенно в голубых глазах старика была заметна та же искра острого ума, которая светилась в глазах портрета на стене – в глазах, которые останутся молодыми, пока не закроются под тяжестью погребальных монет. И в уголках стариковских губ была та же улыбка, которая то и дело вспыхивала на лице Тома, а руки старика были на удивление так же быстры и проворны, как руки Тома, словно у обоих – и у старика, и у юноши – руки жили какой-то своей, самостоятельной жизнью и наобум творили всякие шалости.

Так они пили, склонялись друг к дружке, улыбались, снова пили, и каждый отражался в другом, как в зеркале, и оба наслаждались тем, что в эту дождливую ночь встретились древний старик и зеленый юнец с похожими глазами, руками и темпераментом, и еще хороший виски.

– Ах, Том, Том, любо-дорого на тебя посмотреть! – говорил дед. – Скучно было без тебя в Дублине эти четыре года. Но, черт возьми, теперь я помираю. Нет, не спрашивай, отчего да почему. Доктор мне сказал, в душу его так, и эта новость для меня прямо как обухом по голове. И я так решил: чем родне раскошеливаться на дорогу, чтоб попрощаться со старой клячей, совершу-ка я сам прощальное турне, пожму всем руки, выпью с каждым. Так что нынче я здесь, а завтра покачу за Лондон, повидаю Люси, а потом в Глазго, повидаю Дика. Погощу у каждого денек, не больше, чтобы не быть ни кому в тягость. Ну что ты на меня рот раскрыл? Я не за жалостью приехал. Мне уже восемьдесят, пора и поминки закатить, как полагается, деньги на это у меня отложены, так что о деньгах ни слова. Я еду со всеми повидаться, убедиться, что все здоровы и веселы, так что могу спокойно откинуть коньки и помереть с легким сердцем, если выйдет. Я…

– Дедушка! – воскликнул вдруг Том и, схватив его за плечи, крепко обнял; внука душили слезы.

– Ну-ну, полно, малыш, спасибо, – сказал старик. – Мне достаточно того, что я вижу в твоем взгляде. – Он мягко отстранил внука от себя. – Расскажи-ка мне про Лондон, про твою работу, про этот дом. Ты тоже рассказывай, Фрэнк. Друг Тома для меня все равно что родня! Все рассказывай, Том!

– Простите. – Фрэнк кинулся к двери. – Вам обоим есть о чем поговорить. А мне тут надо купить кое-что…

– Постой!

Фрэнк остановился.

Лишь теперь старик по-настоящему рассмотрел портрет над камином, подошел ближе, протянул руку и, прищурившись, прочитал подпись внизу.

– Фрэнк Дэвис. Это ты, мальчик? Это ты нарисовал?

– Да, сэр, – ответил Фрэнк, стоя у двери.

– И давно?

– Кажется, года три назад. Да, три.

Старик медленно покачал головой, как будто эта подробность добавила что-то к той огромной головоломке, над которой он непрестанно размышлял.

– А знаешь, Том, на кого это похоже?

– Да, дедушка. На тебя. Много-много лет назад.

– А, так ты тоже заметил? Бог мой, точно. Это же я в свой восемнадцатый день рождения, когда вся Ирландия, и все ее зеленые луга, и нежные девушки были у меня еще впереди, а не позади. Это же я, точно я. Бог свидетель, я был хорош собой, и ты, Том, тоже. А ты, Фрэнк, Бог свидетель, ты просто чародей. Ты отличный художник, мальчик.

– Делаю, что могу. – Фрэнк потихоньку вернулся на середину комнаты. – Делаю, что знаю.

– А Тома ты знаешь до кончиков волос, до кончиков ресниц. – Старик обернулся с улыбкой. – Ну, Том, каково тебе глядеть на свет моими глазами? Чувствуешь, что ты герой, что мир лежит перед тобой, как рыбный ряд на дублинском базаре?

Том рассмеялся. Дед тоже. А за ними и Фрэнк.

– Еще по стаканчику. – Старик налил всем виски. – А потом мы позволим тебе тактично улизнуть, Фрэнк. Только обязательно возвращайся. Мне надо с тобой потолковать.

– О чем? – спросил Фрэнк.

– О Великих Тайнах. О Жизни, о Времени, о Бытии. А по-твоему, о чем же еще, Фрэнк?

– Этого довольно, дедушка… – сказал Фрэнк и запнулся, с удивлением услышав сорвавшееся с языка слово. – Я хотел сказать, мистер Келли…

– И дедушки довольно.

– Мне надо бежать. – Фрэнк залпом допил свой виски. – Созвонимся, Том.

Дверь захлопнулась. Фрэнк ушел.

– Ты, разумеется, переночуешь у меня, дедушка? – Том подхватил саквояж. – Фрэнк не вернется. Ты ляжешь на его кровати.

Том уже застилал одну из двух кушеток у дальней стены.

– Спать еще рано. Так что давай, дедушка, еще немного выпьем и поговорим.

Но старик, пораженный, молча разглядывал картины, развешанные по стенам.

– Здорово нарисовано.

– Это все Фрэнк.

– И лампа тоже красивая.

– Ее сделал Фрэнк.