Дивов Игоревич - Оружие Возмездия

Все было ясно.

— Мне не проблема отлежаться в казарме. Договорюсь.

— Вижу, — прапорщик слегка усмехнулся. — Ладно, сейчас выпишу освобождение от всего на свете и топай, отдыхай.

— Сначала в штаб. Пару часов достою как-нибудь. У меня скоро офицеры по домам расходятся, надо их проводить.

— Ну ты герой, блин! — сказал прапорщик. — Погоди, я тебе кордиамина жахну, чтобы машину активизировать.

Он достал Очень Большой Шприц.

И Очень Длинную Иглу.

Есть мнение, будто все мужчины боятся уколов. Это не совсем корректно. Некоторые мужчины приучаются уколы стоически терпеть, глазом не моргнув. Я из таких. Но прапорщик вооружился действительно Ломовым Шприцем с Нехилой Иглой. Даже сквозь туманящую мозг болезнь я ощутил какое-то, простите за каламбур, нездоровое воодушевление. Захотелось прыгать. В окно. И бегать. Подальше.

— Нихренасебешприц… — сообщил я.

— Ха-ха. СПИДом не болеешь?

— Да вроде нет.

— Подставляй руку.

Ка-ак он мне в правый бицепс… Жахнул!

— Герой, блин, — повторил прапорщик. — Держи справку и береги себя.

Кажется, он еще таблетки дал, не помню уже.

По пути к штабу я почувствовал — кордиамин действует, "машина активизируется". Вползти на третий этаж удалось без перекуров. И помощник сказал, что я уже не так похож на труп сержанта.

Потянулись из штаба офицеры. Мне полагалось стоять у двери и провожать их отданием чести. Но правая рука, уколотая Иглой, отказалась подниматься! Согнуть ее в локте я мог, а задрать к фуражке — никак. До плеча удавалось донести ладонь, максимум. Офицеры шли мимо, кто-то говорил мне "до свидания", с кем-то мы просто обменивались кивками и полуулыбками, затем я обозначал рукой движение вверх… Офицер, уже не глядя, машинально мне козырял и исчезал за дверью.

Помощник сбежал в туалет и там умирал от хохота.

Есть такой чисто солдатский фокус. С пилоткой его показывать не очень удобно, а когда ты в шапке или фуражке, получается легко. Идет тебе навстречу офицер, которого ты не жалуешь, но приветствовать — обязан. Руки взлетают к вискам. Офицер отдает честь. А ты хватаешь свой головной убор и учтиво его приподнимаешь.

Но я-то не хотел ни над кем издеваться! В тот день.

Последним уходил полкан. Ну, думаю, всё. Сейчас с ним распрощаюсь и так засмеюсь… До икоты. Устал сдерживаться.

— Всего доброго, товарищ полковник.

— Угу.

Руку вверх. Полкан козыряет мне. Почти выходит за дверь. И вдруг сдает назад. Увидел.

— Сержант, это как понимать?! — спрашивает он.

Полкан знал нас, как облупленных, и ничего хорошего от такого, с позволения сказать, личного состава, не ждал. Ежедневно он ставил бригаде диагноз: "Служба войск несется архискверно!". Как говорил один персонаж Александра Покровского, флотский офицер: "Матроса куда ни поцелуй, всюду жопа!". Самоходчики из кадрированной бригады БМ, они тоже… Матросы патентованные. Целовать не надо, и так все понятно.

— Виноват, товарищ полковник, у меня рука не гнется.

— Почему?!

Я в двух словах объяснил, ничего не приукрашивая.

— И ты вернулся на пост… — буркнул полкан. — Ну-ну. Ну, до свидания!

Как легко быть героем, когда вокруг раздолбаи, и сам ты раздолбай.

Я же не знал, что за пару месяцев до описываемых событий именно полкан отговорил Минотавра разжаловать меня в солдаты! Мотивируя решение тем, что вычислителя Саню Вдовина разжаловали, так он вообще офонарел, гадит начальникам под ноги, а однажды на головы нагадит, и не спросишь с него, рядового. Поэтому меня, пижона и антисоветчика, не гнобить надо, а грузить ответственностью.

Назавтра ко мне подошел Минотавр и с искренней теплотой поинтересовался, как здоровье. Приказал все бросить, падать в койку и лежать сколько надо. Оказывается, на утреннем совещании полкан долго распинался о том, что если правильно воспитывать сержантов, они вырастают просто душками и лапочками. Вот, например, я. Сволочь был невыносимая! А нынче готов служить, невзирая на тяжкий недуг.

Интересно, как бы полкан с Минотавром запрыгали, узнай они, что в прошлое воскресенье приезжал к нам мучимый ностальгией сержант (теперь запаса) Андрецов. А я опять-таки дежурил по штабу. Мы с Андрецовым и Шнейдером сели в кабинете замполита и выдули без закуски две бутылки "Сумской рябиновой". И я не помнил, как сдал дежурство. Помнил только, меня потом за казармой тошнило.

Выздоровел я быстро. И вдруг медицина вломилась в мою жизнь сама, без приглашения.

Однажды утром нам приказали вместо зарядки "строиться в направлении санчасти". Толком не проснувшись, ББМ побрела на территорию ракетчиков. По пути выдвигались разные версии, одна другой страшнее. Кто боялся прививок, кто проверки на СПИД. У санчасти бригаду ждал замполит. И стал загонять людей внутрь небольшими порциями.

— Кругом! — скомандовал врач, развернув нас таким образом лицом к стене. — Брюки и трусы спустить до колен. Выполнять! Так… Так… Одеться. Свободны!

Мы вышли на улицу, обалдело тараща глаза. И вдруг страшный сержант Тхя принялся хихикать.

— Ну, и что это было? — спросил я.

— Идиоты! Они искали на жопах отпечатки звездочек!

Понятненько. Кто-то настучал, мол, у нас по-прежнему духов в молодые, и молодых в черпаки переводят, нахлестывая со всей дури пряжкой ремня по заднице.

Наглый поклеп. В отношении третьего дивизиона ББМ — точно. Мы полностью изжили старые зверские ритуалы. Особо симпатичных нам деятелей торжественно били подушками, а прочим отвесили символического пинка. И вообще…

Подошел вычислитель Саня Вдовин.

— Звездочки искали. Дураки! — заявил он уверенно. — Все, кто хотел кого-то перевести ремнем, давно это потихоньку сделали.

— Ребята, но время! Время не сходится! Получается, эта дурацкая экспертиза опоздала на неделю!

— Они могут ориентироваться по ракетчикам. Там перевод в самом разгаре.

— Точно искали звездочки, — сказал мудрый Тхя. — Потому что при другом раскладе нас бы заставили нагнуться!

Воцарилось молчание. Общественность, скрипя мозгами, осмысливала намек.

— М-да… Пусть это все-таки будут звездочки! — убедил сам себя Тхя.

Общественность с ним согласилась.

ГЛАВА 17.

Было воскресенье. Я валялся под кустом неподалеку от казармы. Пара наших вышла из клуба и направилась в мою сторону. Судя по часам, меняли бобины на середине фильма, и ребята вторую часть решили не смотреть.

— Чего там? — спросил я.

— Странное кино. Такое… Интересное, но странное.