Юрий Никитин - Имаго

Сердце мое тукало быстро и нежно, подпрыгивало и пыталось взлететь на отрастающих крылышках.

– Ты не спрашиваешь, – сказала Таня, – но просто для информации, муж у меня… это нечто вроде очень хорошей мебели. Как и я для него. То есть, у нас практически нет ничего общего, кроме секса. Да и то, если честно…

Она быстро взглянула на меня, отвела взгляд.

– Что? – спросил я.

– Да так, – ответила она быстро. – Ничего. А то будешь задаваться.

– Ну скажи!

– В последнее время даже с сексом что-то начинает… ну, разлаживаться. Оргазм приходит все труднее, а дважды вообще так и не дождалась… Конечно, я прикинулась, что все в порядке, вскрикнула, раскинула руки, будто в изнеможении, но… что-то потерялось. Он чувствует, мы попробовали некоторые игры, что должны возбудить, повысить интерес… но стало еще хуже. Ладно, что-то я совсем разжаловалась, это не мой стиль. А что у тебя?

– Если считать брачные церемонии, – ответил я, – то я замужем не был… Так, конечно, две-три женщины за все время считали себя моими женами. Даже я, помню, пару раз так думал. Или все-таки регистрировался?.. Не помню даже. Все прошлое как в далеком тумане.

– А теперь?

Я привлек ее к себе.

– Теперь понимаю, чего я ждал.

Она прижалась всем телом, зарылась лицом в куртку.

– Кстати, ты знаешь… Мой старый бойфренд убит в какой-то перестрелке. Или его пристукнули за что-то.

Я вспомнил этого здоровенного мужика, красавец, племенной бык, от него пошли бы здоровые дети, целое племя богатырей можно бы наплодить, скажем – велетов, антов или сказочных нартов… даже ясно вспомнил, как нажал курок, как тряхнуло кисть, а пуля ударила в переносицу… но сердце не сбилось с такта, голова оставалась ясной, а голос не дрогнул:

– Жалеешь?

Она поморщилась.

– Теперь нет. Полгода назад это был чемпион страны по борьбе без правил, удачливый каскадер… Но убили не чемпиона, а спившегося слесаря.

– Значит, – сказал я, – Бог есть. Он не против того, чтобы я тебя провожал.

Она подняла голову, ее лицо было чистым, серьезным.

– Наверное, не будет против, если зайдешь ко мне.

– А как у тебя?

– Муж повез дочку на дачу к родителям. Они ей щенка купили… Там и заночует, у нас дача далековато.

– Зато там участки дают больше, – сказал я великодушно.

– Да, – ответила она серьезно. – У нас под дачей пять гектаров.

Я прикусил язык.

Ее квартира находилась в обычном двенадцатиэтажном доме. Четырехкомнатная, уютная, без выпендренов, простая хорошая квартира. Мне стало хорошо и уютно уже в прихожей. Таня захлопнула дверь, сухо щелкнул автоматический замок.

Я схватил ее в объятия и понес в комнату. В глубине раздвижной диван, я опустил Таню перед ним, меня колотила дрожь. Я не знал, что делать дальше. На этом диване ее трахал этот Шестиногов, имеет заботливый муж, а также здесь она иногда разгружает забежавшего соседа, как точно так же я трахал бесчисленных женщин, что проходили через мои руки. Но мы – не они. Мы – особые… Мы уже особые.

Она судорожно вздохнула, обвила тонкими руками мою шею.

– Бравлин, – сказала она тихо. – Мне тоже страшно.

Не выпуская друг друга из рук, опустились на диван. Она смотрела на меня большими тревожными глазами. Я перевел дыхание, осторожно коснулся губами ее лба.

– Таня… Это звучит как-то по-средневековьи… но отныне у меня не будет других женщин…

Я хотел сказать не это. Что ерунда все это: тело, плоть – ведь от того, что я буду трахать других, это не помешает мне любить только Таню, как и то, что, если она получит оргазм где-то на стороне, это не помешает ей любить меня… но вырвалось именно это, а Таня тихонько выдохнула в ответ:

– Когда я увидела тебя… все мужчины для меня стали неинтересными… Нет, не задавайся! Просто менее интересными. Правда, намного.

– Таня!

– А теперь, – договорила она, – я понимаю, что они станут для меня совсем неинтересными. Что ты со мной делаешь, мерзавец?

Мы смотрели друг на друга, как два дурака. То, что мы щедро и по-идиотски выкладываем один другому, – глупо, несовременно. Завтра будем думать совсем иначе. Держаться на том уровне, что у нас сейчас, – просто невозможно. Но я чувствовал, что буду просто счастлив не прикасаться к другим женщинам, буду счастлив сдерживать свои животные порывы в хватании подвернувшихся… а их подворачивается до черта! Я не стану даже приглашать знакомых женщин, с которыми всегда можно просто и бездумно разгрузиться – с ними отрепетировано, и сбоев не бывает, – не стану сам отвечать на их приглашения, буду держать себя, дурака, в этом, как его… ну, целомудрии, талибане или целибане, как его там.

Она с неловкостью засмеялась.

– Дураки мы, да?.. Ненормальные?

– Ненормальные, – согласился я. – Хотя…

– Что?

– Что есть норма?.. Конечно, мы лучше нормы.

Мы повалились на диван, еще в одежде. Я чувствовал привычное нарастание тяжести в гениталиях, но еще больше жара и нежности было в сердце. Мои грубые ладони держали ее бесконечно милое лицо, как створки раковины держат бесценнейшую жемчужину. Она смотрела на меня тревожно, даже виновато.

– Я тебя люблю, Таня, – выговорил я, – настолько люблю, что просто не решаюсь…

Она шепнула:

– Я тоже тебя люблю… А все остальное – дым, туман, пар.

Ее пальцы помогли мне расстегнуть рубашку, джинсы я сумел стянуть сам. Мы снова рухнули на диван, я держал ее в объятиях, в глазах защипало, а в сердце слегка кольнуло: а ведь мог бы и не прийти тогда в пивной бар! Подумать только, мог бы и не прийти.

У нее в глазах тоже блестели слезы. Не знаю, что именно думала или чувствовала в этот момент, руки и наши тела привычно задвигались, но даже в момент ослепляющего оргазма я успел подумать, что в человеке в самом деле нет ничего, кроме души. Все остальное – настолько мало, настолько легкий пар, что… уже ничто-ничто…

Аромат свежесваренной рыбы… нет, это фигня, свежесваренная рыба – просто свежесваренная, у нее хороший сильный запах, но не аромат, а мне в ноздри ударил именно аромат. Не рыбы, а ухи. Уха – это больше, чем бульон от рыбы. Уха, как объяснял отец, обязательно варится из мелкой рыбы. Разваренную рыбешку выбрасывают, а в этот бульон, или юшку, как называет отец, засыпают новую порцию мелкой рыбы, снова варят, снова выбрасывают. И так – трижды. Только тогда уха… о, только тогда она настоящая!

Возможно, отец просто поэтизирует свою позицию, крупная рыба у него просто не ловится, но уха в самом деле чудная.

– Как улов? – спросил я с порога.

На кухне загремело, послышался скрип стула, в коридорчик вышел отец. На нем фартучек, с собой возит, что ли, я такого в своей кухне никогда не видел, в глазах родительская строгость.