Ант Скаладинс - ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

Я стал приглядываться к окружающим, ко всем, кого мог встретить на небольшой территории Центра, и заметил, что по их отношению друг к другу нетрудно определить, у кого коэффициент больше. Хотели они или нет, разница баллов давала себя знать тут же, она отражалась на их поведении, на лицах, на манере смотреть на собеседника. Обращение к младшим по коэффициенту было нарочито вежливым, отношение к старшим отличалось почтительностью, почти заискиванием. Если разница в баллах была большая, то старший просто не замечал младшего.

В своем городе я встречал такое, но тогда подобные отношения казались естественными. Наш дом заселен коэффициентами от «тридцати» до «сорока», соседний — от «пятидесяти» до «пятидесяти пяти». Несмотря на то что дома рядом, отношение между жильцами, с одной стороны, снисходительное, с другой — выжидательно-улыбчивое.

Я грелся у камина, размышляя… Обдумывая побег, я не мог решить одну проблему — вернее, решил, но осмелиться осуществить задуманное не мог. Чтобы жить среди людей, нужны деньги, у меня их не было.

Можно было бы, конечно, добраться до дома и попросить денег у родителей, но то немногое, что они дадут, ничего не изменит, вдобавок меня у них-то и станут ждать.

Необходимо добыть много денег, и сразу. Это можно сделать одним способом — ограбить кассу… Когда эта мысль впервые пришла в голову, я покрылся холодным потом. Мыслимо ли — покуситься на чужое! Предположение подобного чудовищно! Я читал в старых книгах, что когда-то люди могли воровать и грабить, — их наказывали: вешали, сажали в тюрьмы. Когда-то было много тюрем. С тех отвратительных пор утекло немало времени. С появлением машины, определявшей судьбу, отводившей каждому человеку его долю, поползновения на чужое добро быстро исчезли. Да и какой в них был смысл? Каждый сразу же получал свое — желания переделывать, отнимать у других ни у кого не возникало. Считалось, что на свете царит абсолютная справедливость. Должно быть, так оно для остальных и было, но только не для меня.

Разве справедливо, что сначала меня лишили всех прав, которыми может пользоваться человек в цивилизации, потом взяли подопытным кроликом, а затем, когда отпадет во мне надобность, отправят в веселящую газовую камеру, где я тихо, навечно засну со счастливой улыбкой на устах. Я хочу жить, жить не как-нибудь, не в клетке, — свободным. Я чувствую в себе столько жизни, что, наверное, ее хватит на десятерых.

И все-таки не легко было решиться на кражу и на побег. Если бы к исходу полугодия нас не собрались переводить куда-то, в более удобное место для прохождения испытаний — я подслушал новость через окно административного помещения, я так низко пал, что стал уже и подслушивать, — то неизвестно, как скоро я смог осуществить свой план.

Бежать нужно было следующим утром, не позже — после обеда за нами прилетал аэролет, опять мы приковывали к себе всеобщее внимание, тогда предпринять что-либо становилось трудно.

Вечером, как всегда, я сидел у камина, не отрывая глаз от гибких языков пламени, прокручивая детали предстоящего дела. Неприятный холодок, словно бы я стоял на краю пропасти, забирался внутрь. Я был готов преступить незыблемое, что немного раньше, всего несколько месяцев назад, представить бы не смог — и тем самым ставил себя вне общества!

В половине двенадцатого разобрал постель и потушил свет в комнате.

Из одежды, висевшей в шкафу, сделал на кровати подобие спящей человеческой фигуры. Об этом приеме я прочитал в одной из старинных книг, которые приносил отец.

Дальше я осторожно выскользнул в пустой коридор и пошел к лестнице, ведущей на первый этаж. Никого не было. Все спали. Я не торопясь приблизился к двери кассы и повернул ручку, — та открылась.

Щелкнул выключателем, свет вспыхнул, осветив цель моего визита — большой металлический шкаф, стоявший в углу. Я рассчитывал, что ключ от него хранится где-то в комнате, вот хотя бы в ящике стола. Открывал ящики, не спеша просматривая, что лежит в каждом из них. В третьем, самом верхнем, я и нашел ключ. Остальное было делом нескольких минут.

Я смотрел на ровные пачки денег, наполнявшие полки шкафа, и удивлялся, почему, кроме меня, никому не приходила мысль взять их, это же так просто!

Небольшая сумка, которую прихватил с собой, быстро наполнялась. Я старался брать пачки, чтобы со стороны их убыль была незаметнее. Потом аккуратно закрыл дверцы, а ключ вернул на прежнее место.

Выключил свет, приоткрыл дверь и выглянул в коридор — он был пуст.

Ночь я не спал, снова и снова переживая свое преступление. Постепенно за окнами стало светать, я все лежал с открытыми глазами. Несколько раз решался вернуться в кассу и выложить деньги, в конце концов можно обойтись и без них, но в следующий момент решение слабело, я находил массу отговорок и убеждал себя, что все сделал правильно.

Как только убеждался в этом, совесть снова просыпалась, сумка на стуле жгла и я осознавал, что поступком своим окончательно перешел невидимую грань, отделявшую меня от человечества. Покушение на общественное добро немыслимо! Даже мысль об этом казалась кощунственной — и вот я, я, не кто-нибудь другой, совершил это!

Мелодичный звон будильника застал меня не поборовшим сомнения, по-прежнему колеблющимся. Но настало время говорить «б». Пути назад не было!

Я торопясь оделся и посмотрел в окно. У дальнего крыла здания стояла машина, каждое утро вывозившая баки с мусором. Маленький сгорбленный человечек, с дистанционным пультом управления в руках, спускал с машины пустые баки — мое время настало.

Было десять минут в запасе, я не спеша оделся, посмотрел на себя в зеркало. Лицо было бледно, с мешками под глазами, я не узнал его. Попытался отличить в нем следы порока, овладевшего мной, но не смог, лицо мое было лицом усталого молодого человека — ничем не примечательное.

В коридоре навстречу попался обожающий меня психолог.

Он быстро шел, с папкой под мышкой.

— Как дела? — весело спросил он. — Куда в такую рань?

Он был сама приветливость и любезность, а между тем знал, что сегодня видит меня и моих товарищей, своих подопытных, в последний раз. Ведь нас после обеда увозят.

— Почему вы не спите? — ответил я вопросом на вопрос.

— Дела, мой мальчик, дела, — весело пропел он и поспешил дальше.

У него были причины быть довольным, еще один этап его исследований приближался к концу.

Я тоже заторопился в сторону.

Сгорбленный человечек сгрузил уже пустые баки и поднимал на машину полные. Когда я неторопливо подошел к нему, осталось всего три.

Он умело справлялся с ними, должно быть, провел за этой работой не один десяток лет. Баки, послушные командам с пульта, коробочку которого он держал в руках, выкатывались из полуподвала, их подхватывал манипулятор, аккуратно ставя на машину.