Дорис Писерчиа - «Если», 1993 № 04

— Жаль, что мы не можем вызволить Цефаса и Базиля из тюрьмы, — сказала она с чувством, ударяя кулаком по колену. — Проклятье! Если у Са- лада есть хоть малейшее подозрение, что ты сумел что-то обнаружить, каждая минута может оказаться последней.

— Честно говоря, пользы от твоих друзей было маловато.

Она вздохнула. Вздох получился каким-то сердитым. Закинув волосы назад, она спросила:

— Но мне-то, по крайней мере, ты можешь рассказать, где скрывается Хабир?

— Он стал монахом.

— Брось шутить.

— Я вполне серьезно. Хабир прячется в монастыре на арендуемой христианами заполярной территории в арабском секторе. Монастырь основан группой чудаков с Земли, их называют Дебре Дамо, — это малоизвестная христианская секта.

— Я слышала о них. Читала статью в журнале «Этноцентристика»… Но клянусь всеми богами на свете, представить Коррама Хабира перебирающим четки в глухом христианском монастыре… Нет, это выше моих сил! — Она испытующе смотрела на меня, все еще думая, что ее разыгрывают. — Я знаю: он любит уединение, и никто толком не понимает, что он за человек, но увидеть его в монашеской рясе — это чересчур.

— Он большой оригинал, — пожал я плечами. — Возьми хоть этот его каприз — доставка почты курьером вместо обычных каналов компьютерной связи. Я готов поставить все свои деньги до последнего цента: вход в его компьютерную систему именно там, в монастыре. Никому никогда и в голову не придет искать там.

Она опустила глаза, размышляя.

— Но они не допускают в монастырь женщин!

— Послушай, — сказал я осторожно, — ты ведь сказала стражу Корпуса миротворцев, что я твой муж…

— Прости. Но они бы не позволили мне остаться в одной камере с тремя мужчинами, не будь я замужем хотя бы за одним из них. — Она выпрямилась, поправляя рубашку и разглаживая складки на своих брюках.

— А знаешь ли ты: стоит объявить себя замужней женщиной на арабских территориях, как брак автоматически считается зарегистрированным…

Она с подозрительностью посмотрела на меня.

— Мне казалось, это правило действует только в отношении разводов. И, кроме того, об этом нужно объявить не менее трех раз.

— Гм-м, — неуверенно произнес я, чувствуя, как почва ускользает из-под ног… — Кто;вы, мисс Удача? Чем вы занимаетесь? Откуда и зачем вы приехали? И ЕЩЕ, ЗАЧЕМ МНЕ ВСЕ ЭТО НУЖНО ЗНАТЬ?

Она улыбнулась.

— Я полукровка, во мне течет японская и цыганская кровь. По профессии — этноисторик. Приехала я ниоткуда конкретно и отовсюду, если под «всем» понимать Землю. Подалась в известную вам организацию, потому что кое-кому понравилась моя докторская диссертация по ритуальной магии… И, пожалуйста, для нашего общего блага, не задавайте мне того вопроса, который вы так долго готовили, Этан Ринг, — я и так уже ответила почти на все. У вас своя жизнь, а мне пора возвращаться к своей. — Ее улыбка была похожа на сломанные цветы, увядающие прямо на глазах. -

Спасибо вам за помощь. Ваша тайна, я обещаю, будет сохранена. И еще раз извините за причиненное беспокойство…

— Я сделаю «глазок» для вас, — сказал я.

Мы оба с удивлением поглядели друг на друга.

— Вы действительно сделаете?

Я кивнул.

— Почему?

— А почему бы нет?.. Мой отпуск еще не кончился. А после вчерашнего вечера в «Занаду» я могу позволить себе путешествие в монастырь.

Она улыбнулась, и внезапно возникший между нами барьер рухнул.

— Спасибо. На мой вопрос ты так и не ответил. — Она внимательно следила за моим лицом, словно пытаясь разглядеть в его чертах кого-то другого.

— Но ты ведь хочешь ответа уже не совсем на тот вопрос, который задала, не правда ли?

— Нет… — она опустила глаза и некоторое время молчала. — Этан, Ярроу говорил, что доволен тобой. Это правда? Неужели у него когда-нибудь была свобода для самостоятельных решении? И как насчет компьютера?

— «Этанак» видит мир моими глазами. Я — его вход, и его это устраивает. В тонкостях реальной жизни он не силен, поэтому не претендует на первенство, если я, конечно, не начинаю теряться. Слава Богу, у него только один человек-побратим, — и я вспомнил прошлую ночь. — Что касается Ярроу и его эмоций… — я почувствовал, что покраснел до ушей. — Я кое-что расскажу тебе о Ярроу, Хана. Он хороший малый, но у него не голова, а решето, и вдобавок он несусветный лентяй. Когда к нему пришли, чтобы предложить участвовать в эксперименте, он десятый час смотрел телевизор в своей каморке. Эта квартирка настолько унылая, что в ней даже самоубийство кажется скучным занятием… Не думай, что я говорю о нем за глаза. Ты когда-нибудь читала сказку о Царевне-лягушке? Так вот, если хочешь, у нас с Ярроу та же сказка. — Она слегка нахмурилась. — Когда проецируешь лучи разного цвета спектра на стену, Хана, то в месте их взаимного наложения получается третий цвет — совершенно новый. Но если один луч прикрыть, этот новый цвет исчезнет. Мы нужны друг другу. Мы любим друг друга. И выбрали имя Ринг — кольцо — потому, что оно символ завершенности.

Она слегка коснулась моего плеча и мягко сказала:

— Майкл Ярроу — не Царевна-лягушка. А вы, несомненно, один из самых интересных людей, каких мне когда-либо приходилось встречать. — Ее губы почти касались моего уха.

— Это наблюдение — хорошее начало, — сказал я и поцеловал ее.

Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем мы снова вышли на улицу. Хана шепнула мне на ухо:

— Что мы теперь будем делать? Ведь все наши вещи остались там, в этом проклятом отеле.

Я снова достал кредитную карточку. — У нас есть пятьдесят тысяч серклей.

— Ты уверен, что действительно хочешь через все это пройти? — спросила она напоследок, когда мы уже оказались в толпе нетерпеливых пассажиров с сезонными билетами, рвущихся на посадку в рейсовый трейлер к южному полюсу. Она придержала меня за воротник куртки и облучила своим ослепительным взглядом.

Я прекрасно знал, что ей известен ответ, поэтому просто притянул ее к себе и поцеловал долгим, как расставание, поцелуем.

— Уже слишком поздно об этом спрашивать. И все же спасибо за этот вопрос. — Я высвободился и, пока еще окончательно не потерял волю, быстро пошел к машине.

— Этан… — она догнала меня и протянула руку, в которой был зажат какой-то предмет. — Возьми это с собой, — и она сунула его в карман моей куртки, скороговоркой пробормотав что-то на незнакомом мне языке. — Теперь ты каждую минуту будешь помнить, что я постоянно думаю о тебе.

Возможно, ее талисман вовсе не заставлял ее вспоминать обо мне, но то, что я постоянно думал о ней, — это уж точно. С момента нашего расставания минуло двенадцать часов, и, сидя в подпрыгивающем на ухабах вездеходе, я ощущал укрытый в толстой рукавице подарок, странным образом служивший для меня подтверждением реальности прошлой ночи, так похожей на сон. Залогом моей удачи стал узкий серебряный браслет ручной работы, гладко отполированный и перевитый прядью иссиня-черных волос. Я ехал и улыбался глупой блуждающей улыбкой. Собственно, весь путь от Нового Каира до Полярного Круга прошел для меня в каком-то блаженном тумане воспоминаний. Сейчас мне вспомнилась прошлая ночь, и я покраснел от смущения, или, точнее, Ярроу зарделся стыдливым румянцем. Правда, в вездеходе стесняться было некого: Фауд, мой гид, похоже, вообще забыл о моем присутствии, а уж до моих грез наяву ему и подавно не было дела. Он сидел за рулем вездехода, полностью сосредоточившись на дороге; его волосы, щедро смазанные бриллиантином, были зачесаны вперед в форме креста — прическа, уже лет десять вышедшая из моды. Приемник трещал и плевался, извергая изуродованные эфиром национальные арабские мотивы, — «Этанак», кстати, почему-то был без ума от них, считая их изысканной и мелодичной музыкой. Я уже после года пребывания на Марсе возненавидел их лютой ненавистью и даже иногда жалел, что не оглох в детстве. Фауд выпустил пузырь жвачки и довольно улыбнулся. Он казался добродушным, да и в бюро путешествий мне отрекомендовали его наилучшим образом; правда, ко мне он относился, как к блаженному. И чего греха таить, причины для этого у него были.