Кристофер Прист - Опрокинутый мир

6

За три с половиной дня особых изменений в Городе не произошло; администраторы внутренней и медицинской службы все так же ухаживали за раненными перестраивали помещения под спальни, — в общем, были заняты по горло. Лица встречных, пожалуй, слегка просветлели, в коридорах поубавилось мусора, и все же момент для выяснения семейных дел выдался, видно, не самый подходящий.

Разыскать Викторию оказалось не так-то просто. Наведя справки у администратора внутренней службы, я спустился в одну из временных спален на втором уровне, но жену не застал. Пришлось обратиться к дежурной.

— Вы ее бывший муж?

— Как будто так. Где она?

— Она не желает вас видеть. И кроме того, она занята. Она сама свяжется с вами, когда сможет.

— Но я хочу ее видеть, — настаивал я.

— У вас ничего не получится. Извините, меня ждут дела.

Дежурная повернулась ко мне спиной и углубилась в какие-то бумаги. Я осмотрелся: в одном углу спали работники, свободные от вахты, в другом на грубых койках метались раненные. Между койками ходили два-три человека, но Виктории среди них действительно не было.

Оставалось одно — подняться обратно в кабинет разведчиков. Правда, я не успел придти к определенному решению: слоняться по Городу без цели не имело ни малейшего смысла, лучше уж не медля присоединиться к одной из путевых бригад. Но сначала следовало все-таки взять у Клаузевица и прочесть пресловутую Директиву Дистейна.

В кабинете не оказалось никого из знакомых; единственный гильдиер, который сидел там, представился мне как разведчик Блейн.

— Вы ведь сын старика Манна?

— Да.

— Рад познакомиться. Уже побывали в будущем?

— Да, — вновь односложно ответил я.

Блейн мне понравился. Он был ненамного старше меня, и у него было свежее, открытое лицо. Он откровенно радовался тому, что нашел собеседника; по его словам, ему предстояло несколько часов спустя отправиться по одному из альтернативных разведывательных маршрутов, а следовательно, провести в одиночестве десятки дней подряд.

— Мы что, обычно ездим в будущее в одиночку? — спросил я.

— Обычно да. Разрешается работать парами, если Клаузевиц даст добро, но большинство разведчиков предпочитают разъезжать где вздумается на собственный страх и риск. Я-то ка раз не принадлежу к их числу, мне скучно без компаньона. А вам?

— Я пока что был в будущем только однажды. С разведчиком Дентоном.

— Ну и как вы с ним ладили?

Беседа текла дружески, без той подчеркнутой сдержанности, какая осложняла разговор почти с любым гильдиером. Я и сам невольно перенял эту суховатую манеру и поначалу, наверное, показался Блейну застенчивым дурачком. Однако минут через десять его откровенность заразила и меня, я нашел ее очень привлекательной, и вскоре мы болтали как старые друзья.

Оттого-то я и признался ему, что сделал видеозапись заката.

— Надеюсь, вы стерли ее?

— Что значит — стер?

— Использовали этот кусок пленки повторно?

— Нет… а что, надо было использовать?

Он рассмеялся.

— Ну, если навигаторы увидят вашу запись, вы схлопочете хороший нагоняй… Не полагается тратить пленку ни на что, кроме контрольных съемок местности.

— А навигаторы непременно заметят это?

— Может, и нет. Может, их удовлетворит составленная вами карта и они просмотрят лишь отдельные кадры. Вряд ли они станут прогонять пленку из конца в конец. Но если вздумают прогнать…

— Но что я сделал плохого?

— Это запрещено. Пленка — штука ценная, и ее нельзя тратить как попало. Да в общем-то не расстраивайтесь. Но зачем вам понадобилось снимать закат, если не секрет?

— Хотел проверить одну занимающую меня мысль. У солнца такая интересная форма.

Блейн взглянул на меня с удвоенным любопытством.

— Ну, и к какому выводу вы пришли?

— Опрокинутый мир.

— Верно. Но как вы догадались? Кто-нибудь подсказал вам?

— Нет, просто вспомнил кривую, про которую нам толковали на уроках. Гиперболу.

— А каковы следствия? Вы продумали их до конца? Например, что можно сказать о поверхности планеты?

— Разведчик Дентон говорил, что она очень велика.

— Это неточно, — поправил Блейн. Не очень велика, а бесконечно велика. К северу от Города поверхность прогибается до тех пор, пока не становится — почти — и все же не вполне вертикальной. К югу от Города она становится почти — но не вполне — горизонтальной. А поскольку планета вращается вокруг своей оси, то, обладая бесконечным по величине радиусом, она на экваторе вращается с бесконечно большой скоростью.

Он произнес все это ровным голосом, без всякого выражения.

— Вы шутите! — воскликнул я.

— Если бы шутил! Я говорю всерьез. Тут, вблизи оптимума, вращение планеты вокруг оси влияет на нас примерно так же, как если бы мы жили на Планете Земля. Дальше на юг, хотя угловая скорость вращения неизменна, влияние ее стремительно нарастает. Там, в прошлом, вы ведь испытали действие центробежной силы на себе?

— Испытал.

— Попади вы хоть немного дальше, мы с вами сегодня не беседовали бы. Центробежная сила — жестокая и неоспоримая реальность.

— Нас учили, — сказал я, — что ни одно тело не может достичь скорости большей, чем скорость света.

— Опять верно. Ни одно материальное тело. Теоретически окружность планеты по экватору бесконечно велика, и любая точка на экваторе движется с бесконечной скоростью. Но с другой стороны, есть, или по крайней мере должен быть, предел, где материя перестает существовать, и этот предел можно рассматривать как экватор. На экваторе этой планеты скорость ее вращения фактически равна скорости света.

— Значит, планета все-таки не бесконечна?

— Почти бесконечна. Во всяком случае, невероятно велика. Посмотрите на солнце.

— Смотрел. Часто смотрел.

— С солнцем то же самое. Если бы оно не вращалось, оно было бы бесконечно огромным.

— Но позвольте, — возразил я, — теоретически оно все равно бесконечно. Как может во всей вселенной найтись место для множества тел, если каждое из них бесконечно велико?

— Есть ответ и на этот вопрос. Только этот ответ вам не понравится.

— Откуда вы знаете? Сперва ответьте.

— Пойдите в библиотеку и возьмите какую-нибудь книгу по астрономии, безразлично какую. Все они написаны на Планете Земля, а потому исходят из одних и тех же посылок. Если бы мы находились на Планете Земля, то жили бы в бесконечной вселенной, на одном из множества заполняющих ее тел, каждое из которых, даже самое крупное, имеет конечные размеры. Здесь все наоборот: мы живем во вселенной, которая при всей своей необъятности имеет конечные размеры, однако эта конечная вселенная заполнена множеством бесконечно больших тел.