Дмитрий Володихин - Мастер побега

– Мне с тобой – теплее.

Она улыбнулась. Значит, слова подошли. Значит, слова – правильные.

– Я хочу сделать для тебя что-нибудь очень хорошее… Рэм… – так она впервые назвала его по имени.

– Еще?

Тари хихикнула.

– Понятно, еще. Но еще у нас будет… вечерее. А сейчас – что-нибудь очень хорошее и необычное. Я бы тебе сготовила ягодный пирог, у меня раньше ягодный пирог выходил – у-у-у! Ни у кого такого пирога не выходило. Пальчики оближешь. И ягода как раз сушеная имеется. И мука есть. Вот только тесто надо делать особенно, тут, видишь ты, свой секрет. А у меня в погребе хоть шаром покати. Ну, к соседям сбегаю, поклянчу…

– Нет.

– Почему – нет? – удивилась она. – Ты такого пирога в жизни не пробовал. Или разорить меня боишься? Не бойся, я…

Рэм ласково закрыл ей род ладонью.

– Захочешь – так испеки свой фирменный пирог. Ну, разоришься. Ничего! Моих продовольственных возможностей, думаю, хватит, чтобы мы оба не умерли от голода. Но сейчас я хочу другого.

– М-м? – уверенно замычала Тари под его рукой. Слова «мы оба» заставили ее плотнее прижаться к Рэму.

– Да, и этого тоже. Но… как ты сказала? Вечерее. А сию минуту скажи мне: до войны где-то в вашей местности нашли старинный дом… Я так понял, его просто хотели перестроить, сбили старую штукатурку и обнаружили кладку многовековой давности. И еще дворянский герб на фасаде. Герб рода…

– Чарану! – перебила его Тари, освободив рот от приятного плена – Еще бы! Я наизусть знаю этот дом. Это наша самая большая достопримечательность! Раньше сюда народ со всей Империи съезжался – посмотреть на дом Пестрого Мудреца… да еще испробовать второй тутошней достопримечательности – медового калача со специями. Зачем тебе палаты Чарану?

Он рассмеялся. Зачем ему палаты Чарану? Да лучшее в жизни Рэма связано с их первым владельцем! С другой стороны, кто он для провинциальной медсестры, повидавшей, какими бывают повстанцы? Особенно те повстанцы, которым нечем опохмелиться… Комиссар. Упырь. Ну, в лучшем случае недокомиссар. Недоупырь. Упыришечко. Зверек. Не вполне то есть человек. Упыри, знаете ли, умного не читают и о высоком не думают. Упырям бы кровушки да спиртику…

Смешно.

– Когда-то, давным-давно, у меня была совсем другая жизнь. И в той прошлой жизни я очень-очень интересовался Мемо Чарану. По специальности.

– А какая у тебя была специальность? Нет, погоди, не отвечай. Иди-ка сюда…

Тари приблизила свои губы к губам Рэма, вдохнула его запах, прикоснулась к ним нежно, будто пробуя на вкус. А потом впилась в них с бешенством – то ли поцеловала, то ли укусила. Стиснула крепкими своими руками. И Рэм ответил, одолевая ее, укладывая на лопатки…

На «вечерее» ничего отложить не удалось. Тари была из тех женщин, которые выжимают досуха.

А потом они оделись и вышли из дома. «Пойдем, зверек, я тебе покажу. Дом-то совсем рядом Ты идти можешь? Как нога у тебя там? Не болит? Не кровит? Я тебя очень берегла сегодня…» – «Это называется берегла?»

Они шли по безлюдной заснеженной улице, здороваясь с каждым встречным-поперечным. Тут все знают всех, и слух о том, что сестра милосердная уже ходит под ручку с ихним комиссарищем, наверное, за час разнесся по всей округе. Ин, ладно. Хорошо, думал Рэм, что у него кто-то есть. Хорошо, что он сам есть у кого-то. Чего скрывать? Пусть все будет крепко.

Рэм, захлебываясь от восторга, глотая снежинки и прикрывая глаза от ледяных белых мотыльков, рассказывал Тари о Мемо Чарану. Очень просто, без затей, самое главное. Вот был чудесный человек, которого война не искривила и не заразила ненавистью. Вот был чудесный человек, внутри себя переборовший войну…

Они скоро добрались до места.

– Здесь раньше был музей… маленький такой. А потом помещения заняла призывная контора. На второй год войны контору турнули, явился штаб горно-егерского полка. Потом и этих куда-то на юг забрали, ну, ясно, там все стало хуже некуда, в газете писали что-то там «оборонительный маневр с перегруппировкой чего-то там». Еще писали: «Враг несет огромные потери». Блестяще! У нас тут народ смекалистый, прочитали все как есть на самом деле. А потом два увечных с фронта вернулись, и оба говорят: «Верно понимаете…»

«Это, наверное, когда мы Голубую Змею отдали. Или… какая теперь разница?» – лениво думал Рэм, обнимая Тари.

– …Затем тут долго помещение пустовало. Все ободрали, пол дощатый и тот на дрова пустили. А недавно слух прошел, будто ваши хотят здесь народный клуб устроить. Дом, ясное дело, реквизировали.

Рэм усмехнулся: власть в форте едва держалась. Ей бы устоять, а уж потом…

– Это, я думаю, случится не скоро.

– Одно хорошо: окна заколотили, в дверь врезали замок, а бродяг прогнали. Ну, сначала велели им говнище выгрести, а потом вышибли. Заперли. «Потом разберемся». Так что внутрь мы сейчас не попадем.

Рэм смотрел на дом, «козырьком» приложив к бровям обе ладони. Приноровив глаза к почти беспросветному снегопаду, он все-таки разглядел очертания палат Чарану. Дом и дом. Особняк провинциальной среднепоместной семьи. Сколько таких разорилось после реформ Регента? Пачками продавали имения, усадебные дворцы и городские дома… Впрочем, вон там, над фасадом, и впрямь видно гербовый щит с пятнами синей краски… А четыре колонны, держащие балкон над входом, украшены резными гроздями винограда – символом любви к премудрости, к «винограду словесному».

Рэм прислушался к себе: что он чувствует?

А ничего. Рожа мокрая, вот что он чувствует. Никаких высоких мыслей. Когда-то здесь жил величайший интеллектуал древности. Хорошо. Теперь сюда притопал комиссар Продбригады Рэм Тану. Тоже очень хорошо. И?..

И – пусто.

– Холодновато, – пожаловалась Тари. – И вьюжит.

Да, снегу прибавилось. Небесные дворники вовсю работают метлами, сметая зимнюю пыль с облаков.

– Подожди, – отвечает он. – Немножечко.

Рэм хочет сосредоточиться, но никак не выходит. Мысли расползаются, мысли прячутся по норам… Он благоговеет перед Мемо Чарану. Он благодарен Мемо Чарану… Стоп. За что?

И тут Рэм все-таки выхватывает правду из глубокой норы за хвост, будто охотничий пес.

Да, он благодарен Пестрому Мудрецу. За то, что в мутной суете войн, мятежей, интриг и реформ распустился цветок умственной вольности. Аромат его цветения оказался очень устойчивым: он плыл над землею веками, он пережил великих правителей и великие смуты. Когда-то, давным-давно, его почувствовал молодой историк Рэм Тану. А почувствовав раз, покорился ему навсегда Мало на свете вещей, равных этому запаху по изысканности, и ни одна не превосходит его…

Рэм поклонился палатам Чарану. Подошел к одной из колонн и поцеловал виноградную гроздь.