Владимир Михайлов - Восточный конвой

Он втирал в свои впалые щеки лосьон, когда телефон грянул — застрочил короткими очередями, частыми, как пульс бегуна на финише дистанции.

Милов метнулся к аппарату, распластываясь в воздухе, словно бы бросался на вооруженного противника, чтобы выбить из его руки финку или ствол. Схватил трубку.

То была действительно Ева. Слышно было прекрасно, как и всегда, когда звонили из Штатов, а не откуда-нибудь из Бибирева или Выхина.

— Что ты делаешь? — Это была всегдашняя ее манера: обходиться без предисловий.

— Не сплю.

— Естественно. Хотя… ну да, у вас же ночь. У тебя ночь?

— Пока еще ее не отменили.

— А чем занимаешься днем? Всё ловишь гангстеров?

— Да нет, — сказал Милов после крохотной паузы. — Уже не ловлю. Вышел, как говорится, в тираж…

— Неужели?

— Так полагается. Прошло моё время. Одно прошло, другое пришло… Жизнь, одним словом.

— Ты ведь еще совсем не старый.

— Ну, в общем… так получилось.

— Тебе грустно?

— Не без того.

— О, ее надо грустить. Только сейчас для тебя и начнется настоящая жизнь. Много свободного времени, можно путешествовать, объездить весь мир. Я права?

— Хочу увидеться с тобой, — эти слова вырвались у него невольно.

— И мне тоже очень хочется!

Такие желания возникали у Евы раз или два в год. Что у нее было в промежутках, Милов не знал и не хотел знать.

— Ты и в самом деле очень хочешь встретиться?

Словно бы она и так не знала. Милов проглотил комок и ответил:

— Приезжай. Тогда сама поймешь.

— Не могу. У меня пациенты, и надвигается конференция. Очень много сумасшедшей работы. Поскучай еще немного. Я тоже буду скучать. Сейчас у меня просто нет времени. Пойми и не обижайся. Как только смогу, позвоню тебе, и ты приедешь. Если только (тут голос ее сделался чуть более напряженным) ты действительно свободен. У тебя ведь никого не появилось? Ты и в самом деле свободен?

— Как ветер.

— Ты мне изменяешь? Сознавайся немедленно!

— Каждый день, — улыбнулся он. — А ты?

— С утра до вечера только тем и занята, не беспокойся.

— Ах, вот на что уходит твое время! Я уязвлен до глубины души, разгневан, взбешен и жажду крови.

— Я так и знала. Поэтому буду ждать тебя здесь. Где-нибудь через месяц. Или даже раньше, может быть. Тогда и прилетишь свободно, как ветер.

— Ветру легче, — сказал Милов. — У него нет проблем с передвижениями. А у меня есть.

Он не стыдился признаваться в бедности. Бедность была той ценой, какую приходилось платить за чистую совесть; по мнению Милова — ценой не слишком дорогой. У Евы обстоятельства были более благоприятными, но и ей швыряться деньгами не приходилось. Да и не любят этого американцы.

— Ты о деньгах? Не беспокойся, на этот раз все складывается весьма удачно.

— Получила наследство?

— Все, слава Богу, здоровы. Нет, просто так сложились дела. Так что нужно лишь немного терпения. Вот и всё пока. Не грусти. Набирайся здоровья. Как только смогу — немедленно позвоню тебе. Целую.

— И я тебя. Желаю успеха на твоей конференции. Бай-бай…

«Интересно, — подумал он, положив трубку и присев на диван. — Мое предчувствие оправдалось, только не совсем в том виде, в каком я его ощущал. Кто его знает — может быть, я что-то не так понял, когда Мерцалов говорил, что мне в эти дни должно сильно икаться… Ошибся? Или же… это был не последний звонок? Ну что же — во всяком случае, у меня и на самом деле возникло неопределенное количество свободного времени. Потому что мне-то представлялось, будто лететь надо будет немедленно. Придется поразмыслить над тем — как использовать его с наибольшей пользой. Или — это ближе к истине — с наименьшим вредом. Безболезненно убить месяц, или сколько там получится…»

2

(Обратный отсчет по-прежнему не начат)

Месяца, однако же, не получилось. Всего четверо суток.

Вечером четвертого дня, если считать от предчувствия и звонка, он вернулся домой довольно поздно — после театра. Теперь хватало времени и на то, чтобы ходить на спектакли и в концерты — не на самые лучшие, разумеется, места. Но уж став пенсионером, надобно быть им до конца. Посмотреть мир — на это денег не хватало, но на хлеб и кое-какие зрелища еще можно было раскошелиться.

Он пил цветочный чай на кухне, куда был перетащен и телефон; длинный шнур позволял иметь его под рукой даже в ванной. Трудно было привыкнуть к тому, что никто не собирается нарушить его покой требовательным звонком; никому-то он стал не нужен. А ведь были времена, когда телефон просто-таки разогревался от непрестанной работы — так, что трудно было удержать трубку в пальцах. Но великий болтун превратился в великого немого, и примириться с этим оказалось нелегко. Скоро, пожалуй, дойдет до того, что придется самому слать себе записочки по факсу. Но почему-то в это он не верил. Вот и сегодня, аккурат, когда он выходил из театра, забрезжило предчувствие скорого беспокойства. Или на сей раз опять «отложенный штраф»?.

Звонок застиг его именно на этой глубокой мысли. Пронзительный и дробный. Не городской. Заставляющий мгновенно подхватиться, словно колокола громкого боя на военном корабле. Снова Ева?

Милов сорвал трубку.

Голос — незнакомый, мужской. Язык — английский. Заокеанский вариант. Южный.

— Мистер Милф?

Он позволил себе помолчать долю секунды — чтобы пережить великолепное ощущение, какое возникает перед прыжком в ледяную воду. Но когда ответил, голос звучал спокойно, с едва уловимой ноткой недовольства:

— Я слушаю.

— С вами будет говорить доктор Хоксуорт. Одну минуту.

Доктор Хоксуорт? Ин-те-рес-но…

Другой голос возник почти сразу.

— Мистер Милф, я доктор Хоксуорт. Вынужден сообщить вам не самую утешительную новость. Мисс Блумфилд вчера попала в эксидент и сейчас находится в госпитале.

Мисс Блумфилд — это была Ева. После развода с Риксом она вернула себе добрачную фамилию.

— Что… что с ней? — Собственный голос показался ему незнакомым. В нем возникла дрожь, между словами будто кто-то вколачивал клинья, разгоняя их подальше одно от другого.

— Состояние достаточно серьезное, хотя сохраняются все надежды. Тем не менее, она просила передать вам, чтобы вы, не откладывая, приехали повидаться с нею. Атланта, штат Джорджия… Если вы вылетите уже завтра…

— Завтра? — повторил Милов несколько оторопело. — Не уверен, что смогу так сразу… сделать все необходимые приготовления.