Павел Молитвин - Проклятый город

— Папа, ты ведешь себя как скотина! — сказала Лика, доставая из сумочки пачку сигарет. Выцарапала из неё длинную тонкую сигаретку, демонстративно закинула ногу на ногу и, закурив, с победительным видом уставилась на Онегина.

— А по-моему, это ты нахальничаешь. Мать знает, что ты куришь? — хмуро спросил Игорь Дмитриевич, для которого визит дочери явился полной неожиданностью. На сегодня у него было намечено несколько неотложных дел, и он не мог позволить себе роскошь праздной болтовни с возомнившей о себе бог знает что соплячкой. С другой стороны, дочь не часто удостаивала его своим вниманием и явилась к нему не без причины. Да и — чего уж там лукавить с самим собой! — ему просто хотелось посмотреть на нее, услышать ее голос.

— Знает. Она говорит, это ужасно. А мне кажется, еще ужаснее раз в месяц бегать к своему первому мужу, пользуясь тем, что второй уехал из дома. Не понимаю, чего мама в тебе нашла, но если уж она сама не может положить конец своим кошачьим похождениям, это должен сделать ты. Иначе получается как в притче: в своем глазу бревна не видите, а в моем соринку замечаете! Других, что ли, женщин мало? Или ты делаешь это назло Валере?

Онегин задумчиво покачал головой и покосился на узкое вертикальное зеркало, в котором отражалась хорошенькая девчонка в длинной черной юбке и белой блузке с вызывающе глубоким вырезом. И он сам: начавший седеть мужчина в серых немнущихся брюках и светло-голубой рубахе навыпуск, с закатанными до локтей рукавами. Для своих лет выглядел он неплохо, если бы не красное, лоснящееся от мази лицо и ободранные руки…

— Что ты молчишь? Рано или поздно Валера узнает, и тогда…

Игорь Дмитриевич поднялся из кресла и прошелся по кабинету. Он мог бы сказать дочери, что Валера, вероятно, знает и, уж во всяком случае, догадывается о том, что Лариса время от времени навещает его, но вряд ли это что-нибудь объяснит и послужит им оправданием. Собственно говоря, он и сам не понимал, почему Ару тянет к нему. И почему сам он до сих пор не прервал эту странную, болезненную связь: дружбу не дружбу, любовь не любовь — так, незнамо что.

— С чего ты взяла, что Лариса…

— Да брось, папа! Я же не слепая. Мама, конечно, лепит каждый раз горбатого, но я-то вижу, когда она врет. Она после гостевания у тебя прямо-таки светится. И лыбится как дура — глядеть тошно. Словно сытая кошка, только что не мурлычет.

— Так какие у тебя ко мне претензии? Лариса довольна? Чего же тебе еще надо? И вообще, почему ты свое неудовольствие по этому поводу мне высказываешь? Я к Аре в гости не хожу, серенадами ее не соблазняю и даже по телефону ей не звоню. Не нравится тебе что-то, ей и скажи!

— Будто я не говорила! — окрысилась Лика. — Да что толку? С нее все — как с гуся вода. «Поживешь, — смеется, — с мое, станешь терпимее». А я из-за вас Валере в глаза смотреть не могу. Интересно вот, почему это мне за вас стыдно, а вам за себя — нет?

— Кто тебе сказал, что нам не стыдно? И за себя, и за ту роль, которую мы вынуждены играть в этом мире? Однако же пусть тот, кому нечего стыдиться, бросит в нас камень. А то и два, — пробормотал Снегин, которому вовсе не улыбалось обсуждать с кем-либо свои отношения с бывшей женой.

— Ты уходишь от ответа!

— А ты не задавай каверзные вопросы. Голая правда оказывается порой весьма непривлекательной особой, так что лучше ее не обнажать и не домогаться. И вообще не умничай, потому что:

Тот, кто с юности верует в собственный ум,Стал, в погоне за истиной, сух и угрюм.Притязающий с детства на знание жизни,Виноградом не став, превратился в изюм.

— Сам пьяница и пьяницу цитируешь! Ты посмотри на себя в зеркало — это же просто ужас какой-то! Опух, красный, как рак!

Пить аллах не велит не умеющим пить,С кем попало, без памяти смеющим пить,Но не мудрым мужам, соблюдающим меру,Безусловное право имеющим пить! —

ответствовал Снегин, полагая, что дочери незачем знать о расстрелянном «Форде» и погибшем таксисте.

— И стихи твой Хайям писал убогие, которые только хроникам и могут нравиться, — начала заводиться Лика. — Что он, кроме «пить», слов других не знал? По сравнению с этим троекратным «пить» пресловутые «розы-морозы» кажутся прямо-таки гениальными!

— В восточной поэзии повторная рифмовка не считалась прегрешением. Да и в европейской, если уж на то пошло, допускалась, для повышения выразительности. Вот, например, в «Венецианском купце» один из шекспировских героев говорит так:

Знай ты, мой друг, кому я отдал перстень,Знай ты, из-за кого я отдал перстень,Пойми лишь ты, за что я отдал перстень,И как я неохотно отдал перстень,Когда принять хотели только перстень, —Смягчила б ты свое негодованье.

На что девица, с потрясным именем Порция, чей перстень отдал ее возлюбленный, отвечает:

Знай вы, как драгоценен этот перстень,Знай цену той, что отдала вам перстень,Знай честь, что вам хранить велела перстень.Вы б никогда не отдали тот перстень.

— Ежкин корень! — изумилась Лика. — Здорово! Уел, папахен!

— На том стоим, — самодовольно изрек Снегин. — Правила — полезная вещь, но если бы их время от времени не нарушали, кончились бы и литература, и живопись, и…

Услышав телефонную трель, Игорь Дмитриевич, не закончив фразы, устремился к оставленному около «Дзитаки» мобильнику. Молчание Эвелины Вайдегрен, которой он пытался дозвониться перед приходом дочери, начало всерьез беспокоить его. Он оставил ей на гостиничном визоре сообщение с просьбой связаться с ним при первой возможности, после того как не дозвонился на трубку, и вот теперь…

— Снегин? Колобок беспокоит. Выгляни в окно. Мой парнишка подогнал твоего «Витязя» к дому. В нем и правда был сюрприз, так что с тебя причитается. Сунься ты туда, выше крыш бы взлетел.

— Спасибо, друг. За мной не заржавеет, переведу на счет. Только знаешь что… Оставь ты пока моего «Витязя» у себя, а то нафаршируют его опять какой-нибудь дрянью. Пришли мне взамен какую-нибудь незаметную тачку. И пусть на всякий случай припаркуется в Павлоградском переулке.

— Понял, пришлю «Бегу»: Код менять не будешь? Ну и правильно. Эти замки только ленивый не откроет.

Снегин положил трубку на компьютерный столик и нахмурился.

Теперь уже не оставалось сомнений в том, что время угроз миновало и за ним началась Большая Охота. Охота, которая неизбежно должна кончиться его смертью. Причем дело было явно не в файлах, пересланных ему Радовым, — даже если присовокупить к ним имевшиеся у него материалы на МЦИМ, информация потянет в лучшем случае на очередной скандал. Контрабандный ввоз лекарственных препаратов, часть которых запрещено применять из-за того, что они не сертифицированы Международным комитетом по здравоохранению. Туфта. Семечки. Мышиные вздохи, из-за которых не стоит огород городить. МЦИМ заплатит положенный штраф, всучит кому нужно взятки, и расследование заглохнет. Дабы потрафить возмущенной общественности, науськиваемой конкурирующими фирмами, заказчики МЦИМа могут настоять на смене его руководства, но, сколько колоду карт ни тасуй, тузы останутся тузами, короли — королями, а шестерки — шестерками.