Ариадна Громова - В Институте Времени идет расследование

Он встал и подошел к ЭВМ. Линьков смотрел, как он медлительно выбивает дыры на перфокарте, и продолжал раздумывать: «Значит, один Борис сидит в библиотеке, а другой в это время появляется в лаборатории… ну да, в лаборатории, ведь камера могла переместить его только туда. Интересно, в котором часу он туда явился? Почему интересно? Стоп-стоп, что-то тут есть… Ах, вот оно что! Левицкий открывал дверь ключом, а в запертой лаборатории кто-то ждал его. Мы думали, что Левицкий дал этому человеку ключ. Но ведь все могло быть иначе…»

Линьков невидящими глазами смотрел на широкую спину Шелеста. Мысли проносились в его мозгу, обгоняя друг друга:

«Да, теперь приходится иначе оценивать многие факты, раз в их ряду становится переход в прошлое. Ведь это факт… теперь это факт, хоть и невероятный с виду. А если Стружков ушел в прошлое, то уже существуют его поступки в прошлом, и они меняют настоящее. А мы, выходит, ничего не знаем об этих изменениях… и не узнаем никогда».

Шелест гулко откашлялся и, держа перед глазами листок с расчетами, включил какой-то тумблер. На панели ЭВМ, вделанной в стену, начали перемигиваться короткие вспышки индикаторов — машина работала, заглатывая составленную Шелестом программу. Линьков вздохнул:

«Хорошо бы задать этой многоглазой умнице свои вопросы! А нельзя. В нее не введешь ни характеры Стружкова и Левицкого, ни их взаимоотношения. Дана помощь ЭВМ рассчитывать нечего, а самому тоже, пожалуй, не справиться… Попробуем все же… Что и как могло произойти в прошлом после появления Стружкова? Достоверно, пожалуй, лишь одно: что вышел он из камеры тут же, в лаборатории, — ведь камера перемещается только во времени, а не в пространстве. Ну, а дальше сплошной туман! Неизвестно даже, в котором часу Стружков там появился. Целился-то он, конечно, на вечер — не раньше чем часов на семь, надо полагать, — и на такое время, когда в лаборатории не будет никого, кроме Левицкого… Да, но из показаний Чернышева можно заключить, что там все время кто-то был, вплоть до одиннадцати. Так, может, это и был Стружков? Ведь в одиннадцать часов выходил из лаборатории именно он… Постой, но все это, наверное, происходило уже на другой мировой линии, раз Стружков вмешался в прошлое?.. А кого же тогда видели Чернышев и Берестова? „Настоящего“, „здешнего“ Стружкова, который никуда не уходил и не переходил, а сидел в лаборатории? Но зачем он там сидел, какую роль играл в гибели Левицкого?.. Ну, и так далее — вся серия вопросов, на которые нет никакого разумного ответа!

Ладно, допустим, что хронофизики ошибаются и никакого отклонения мировых линий не происходит, а все совершается на одной и той же линии. В конце концов, это лишь теоретические выкладки, экспериментально они не проверены. А тогда получается очень даже изящно и стройно. Стружкову никакой ключ не нужен — он просто выходит из хронокамеры и оказывается в лаборатории! Стройно-то стройно, а по сути нелепость: значит, так он там и сидел до одиннадцати и Левицкий при нем глотал таблетки, а ему хоть бы что?

Да… но вообще-то конструкция заманчивая! Специально для авторов будущих детективов. Идеальное убийство при помощи хронофизики. Преступник проводит весь вечер в компании, создает себе непоколебимое алиби, а наутро переходит опять в этот вечер, делает то, что задумал, и возвращается обратно. Все! Попробуй его изобличить! А впрочем, тогда и следователи пойдут на ускоренные курсы повышения квалификации, прослушают лекции по хронофизике, получат служебные хронокамеры — и пошла гонка во времени! Преступник заворачивает одну мертвую временную петлю за другой, следователь тоже совершает фигуры высшего хронопилотажа… Картинка!

Но с другими это когда еще будет, а вот я, похоже, стану первым специалистом по «хронопреступлениям»! Первохронопроходцем, что ли. На дело Левицкого будут ссылаться в учебниках криминалистики… Сошлются, как же! Обязательно сошлются! Так и скажут: дело это было до примитивности простым, но бездарный следователь Линьков не смог отрешиться от казенной рутины и мыслить в категориях хронофизики…»

Тут Линьков разозлился на себя и решил во что бы то ни стало мыслить в категориях хронофизики. Минут пятнадцать он упрямо продирался сквозь дебри мировых линий, петель и двойников и с грехом пополам сконструировал из наличных фактов довольно стройную, хоть и безнадежно абстрактную схему. Мысленно оглядев эту конструкцию. Линьков покачал головой.

«Логический кошмар! — думал он. — Высмеет меня Шелест и правильно сделает!» Но у него прямо язык чесался выложить все это Шелесту. И момент был как раз удачный — Шелест отвернулся от панели и рассеянно поглядел на Линькова, словно удивляясь, что он все еще здесь.

— Игорь Владимирович, — неестественно громко сказал Линьков, — тут у меня одна версия наметилась…

Шелест, тяжело ступая, прошел к столу Бориса.

— Что за версия такая? — устало спросил он, садясь. — Изложите, послушаю…

— Это, прошу учесть, так только, абстрактная прикидка… — начал Линьков. — Понимаете, Стружков мог прибыть в лабораторию… в прошлое, как раз в тот момент, когда Левицкий выходил. Ведь Чернышев говорит, что когда Левицкий вернулся, в лаборатории кто-то был. Так вот, возможно, это и был Стружков.

— Это и есть ваша версия? — вяло спросил Шелест.

— Это начало моей версии, — пояснил Линьков. — Разумеется, для этого мы должны допустить, что все события происходят на одной и той же мировой линии… — Он искоса глянул на Шелеста — не смеется ли тот.

Шелест не смеялся. Он смотрел на Линькова немигающим взглядом и думал о чем-то своем.

— Я понимаю, что психологически это не лезет ни в какие ворота, — продолжал Линьков. — Стружков и Левицкий не могли запутаться в такой, можно сказать, гангстерской истории…

— Гангстерская история? Даже так? — чуть живее переспросил Шелест. — Да вы говорите, не стесняйтесь! В конце концов, любой вариант, даже самый сумасшедший, стоит проверить, если он отвечает каким-то фактам.

— Фактам-то он отвечает, но вот людям… людям никак не соответствует!

— Понятно. — Шелест усмехнулся. — Нам в физике легче — приходится иметь дело только с фактами. Вы, значит, попытались уяснить себе, что получается, если мы допустим, что загадочный незнакомец в лаборатории — это был Стружков? Один резон я вижу — показания Чернышева и Берестовой становятся понятными. Это, конечно, может соблазнить.

— Соблазнить-то может, — со вздохом сказал Линьков, — но дальше логически приходишь к таким выводам, что остается только руками развести.

— Понятно! Ведь нужно объяснить, зачем Стружкову понадобилось сидеть в запертой лаборатории. И почему его пребывание там окончилось столь трагически для Левицкого.