Ариадна Громова - Глеги

Громова Ариадна

Глеги

АРИАДНА ГРОМОВА

ГЛЕГИ

Он открыл верхний люк ракеты и, стоя на ступеньках, до половины высунулся наружу. Небо было ясное, зеленое, с большим белым солнцем. Скафандр быстро нагрелся, стало жарко. "Тут вполне можно было бы обойтись без скафандров, - с досадой подумал он. - В этой скорлупе того и гляди сваришься, как яйцо..." Он хотел было вернуться, но тут увидел темную точку, передвигающуюся вдалеке по равнине. Он сжал губы и медленно поднялся на последнюю ступеньку. "Конечно, вездеход. Почему они возвращаются так рано? И гонят во весь дух, как видно..." Он вдруг понял, что все время подсознательно ждал беды. Ждал какой-то каверзы от этой милой мирной планеты. "Милая, мирная, мертвая, - бормотал он, глядя на вездеход. - Такая симпатичная покойница, прямо сердце радуется".

Он сам не понимал, почему сердится на эту ни в чем не повинную и, должно быть, очень несчастную планету. Вероятно, его злило, что она, такая красивая и спокойная, оказалась мертвой. Вернее - вымершей. Непонятно, почему и как. За холмами, окружавшими долину, на которой опустилась их ракета, лежали селения; невдалеке был большой город, возможно столица государства. Еще недавно там жили похожие на людей Земли разумные существа, создавшие цивилизацию на довольно высоком уровне. Сохранились здания и фрески, картины и книги. Остались заводы, дороги, машины, летательные аппараты - хорошо развитая, но заброшенная и гибнущая техника. По книгам, найденным в городе, удалось проанализировать язык, представить себе внешность этих семипалых глазастых созданий, по-видимому более тонких и хрупких, чем жители Земли; можно было бы в случае необходимости объясняться с ними.

Но в том-то и дело, что почти все живое на этой планете бесследно исчезло. Оставалась пышная растительность всех оттенков красного цвета - от розового и бледно-оранжевого до густо-багрового, почти черного: такие черно-багровые деревья толпились вокруг большого озера среди холмов, и вода его казалась черной, хотя река, вытекающая из этого озера, была стеклянистой и прозрачной. В озере водились длинные темные угри, в реке и в ее притоках плавали стайки веретенообразных, почти прозрачных рыбок. Герберт Юнг ловил и исследовал угрей и рыб; ловил он и земноводных фиолетово-черных ящериц. "А что ему еще делать, Юнгу, если только рыбы да ящерицы и остались на этой планете? Ни людей, ни зверей, ни птиц... Правда, Карел позавчера поймал в городе какого-то зверька. Может, где-нибудь тут и есть жизнь..." Он все смотрел на эту мирную красновато-розовую долину, окруженную пологими холмами, и видел, как быстро растет, приближаясь к ракете, пятнышко вездехода. "Да, летят во весь дух... Значит... проклятая планета!" Тут ему стало стыдно. "Ты же изо всех сил добивался, чтоб тебя пустили в этот полет. Хотел побывать где-нибудь первым. Открыть новый мир. Романтика Неведомого. Вот и получай свою романтику. Или ты хотел романтики со всеми удобствами?"

- Казик! Наши возвращаются! - крикнул он, вбегая в кабину Казимира.

- Не кричи! - досадливо сказал Казимир, встряхивая пышными светлыми волосами. - Ты мне все рифмы распугаешь... Минуту! Ага, есть все-таки! - Он удовлетворенно хмыкнул, потом поднял голову. - Так что ты сказал, Виктор?

Его большие синие глаза светились на бледном лице. Виктор знал, что у Казимира железное здоровье и крепкие нервы, что он - чемпион Польши по лыжам, и все же каждый раз удивленно смотрел на это бледное узкое лицо, озаренное мистическим сиянием глаз, - лицо поэта и ясновидца. Между тем стихи Казимир писал плохие, а способностью к ясновидению и вовсе не отличался.

- Опять стихи Кристине? - спросил Виктор. - Говорю тебе: наши возвращаются. Слишком рано, понимаешь? Я так и знал, что на этой планете стрясется какая-то беда!

Он прошелся по кабине, ероша темные, коротко остриженные волосы.

- Не топчись у меня над ухом, - попросил Казимир. - Мешаешь. И почему именно беда? Может, нашли что-нибудь интересное, вот и вернулись. Выйдут они из шлюзовой, тогда все узнаешь.

Виктор изо всех сил хлопнул дверью - впрочем, он заранее знал, что хлопанья не получится, сработает пористая прокладка и дверь прикроется неслышно. Казимир даже не обернулся.

"Нашел время писать стихи! - с досадой думал Виктор, шагая по мягкому, пружинящему настилу коридора. - Вот ведь характер!" Он, в сущности, завидовал спокойствию Казимира и стыдился своей нелепой тревоги - ведь и в самом деле, может, ничего плохого не случилось...

Но когда из-за поворота коридора показался Владислав, Виктор сразу почувствовал - нет, тревожился он не напрасно. Владислав почти бежал, на ходу приглаживая мокрые волосы.

- Владек! - крикнул Виктор.

Владислав подошел ближе. Его смуглое матовое лицо слегка порозовело от душа.

- Таланов тебя зовет в медицинский отсек, - сказал он.

- Что случилось? С кем? - отрывисто спросил Виктор.

- Карел... с ним неладно. Подожди, Таланов велел рассказать тебе здесь, чтоб при Кареле поменьше говорить. Карел, понимаешь... Владислав постучал пальцем в лоб.

- Карел! - поразился Виктор.

- Да. Слушай. Мы были уже в городе, когда это у него началось. Шли по большой круглой площади со ступенями, - знаешь, где то белое здание, что похоже на яйцо. Карел начал отставать от нас, потом сел на ступеньку. Я подошел, спросил: "Ты плохо себя чувствуешь?" Он покачал головой. Я говорю: "Что ж ты сидишь, человече? Пойдем!" Он встал и пошел. Но, понимаешь, ходил как-то механически, ничем не интересовался, ни с того ни с сего останавливался. Мы его спрашивали, что с ним, он сначала говорил, что ничего, потом стал как-то странно улыбаться, не отвечал на вопросы. Мы решили вернуться. В вездеходе он так осматривался, будто все впервые видел. Потом сказал, что ему все это, наверное, снится.

- Что именно снится? У него были галлюцинации?

- По-моему, нет. Это он о нас говорил, что мы ему снимся, что вездеход ему снится. А в шлюзовой кабине вдруг заявил, что он - это не он. Понимаешь, стоит под душем, трогает себя и говорит со страхом: "Нет, это не я!"

- Так! - Виктор сжал губы, раздумывая.

Ничего подобного он не видел за все время работы на Лунной станции. То есть, конечно, бывали случаи помешательства, но при каких-нибудь тяжелых авариях, катастрофах, под воздействием гибели товарищей, одиночества, ожидания смерти. А здесь ни с того ни с сего... И почему именно Карел, самый уравновешенный и спокойный из всех?..

* * *

- Что ты чувствуешь? - спросил Виктор. - Слабость? Голова болит?

- Слабость? Не знаю, нет... - Карел еле шевелил губами. - Тело не мое.

- Как не твое? А чье же?

- Не знаю. Вот я рукой двигаю, а она не моя. Или, может, моя, а двигает ею кто-то другой.