Октавия Батлер - Рассвет

Тэйт послушно отправилась за Лилит следом.

– Я такая голодная, что готова съесть даже эту размазню для парижских клошаров, которой меня потчевали в прошлый раз.

– О каше теперь можно забыть, Тэйт. Орехи, фрукты, тушеные овощи, хлеб, что-то наподобие сыра, кокосовое молоко…

– А мясо? Я не отказалась бы от хорошей отбивной.

– Все сразу иметь невозможно.

Тэйт была слишком хороша, чтобы быть такой на самом деле. Лилит заставляла себя держаться настороже – неожиданно маска Тэйт могла распасться и она могла превратиться в чудовище – впасть в истерику или свалиться в депрессии, броситься на нее или просто начать биться головой о стену – потеряв то тончайшее защитное поле, что окружало ее и со стороны казалось столь могучим самообладанием. Но что бы ни случилось с ней, Лилит постарается ей помочь. Однако даже эти несколько первых минут пускай кажущейся нормальности стоили многого, сотен неприятностей. Она спокойно общалась с другим человеческим бытием – после стольких-то месяцев ожиданий.

Тэйт набросилась на еду и молча насыщалась до тех пор, пока не утолила первый голод. Пока что, подумала Лилит, Тэйт не задала ей один вопрос, самый важный. Конечно, Тэйт должна еще была узнать и спросить у нее очень о многом, но все же это было то, что она все же должна была узнать сразу же.

– Как тебя зовут? – спросила Тэйт, наконец отрываясь от еды. Она отпила немного кокосового молока, на пробу, потом выпила все до дна.

– Лилит Йяпо.

– Лилит. Лил?

– Нет, просто Лилит. У меня как-то никогда не было сокращенного имени. Мне никогда и не хотелось. А тебе хочется, чтобы я как-то звала тебя по-особому?

– Нет. Тэйт будет в самый раз. Тэйт Мара. Ведь они сказали тебе мое имя, верно?

– Конечно.

– Я так и думала. Все эти их проклятые вопросы. Они разбудили меня и держали в одиночке… может два, а может три месяца. Они говорили тебе об этом? Они следили за мной все это время. Они и сейчас следят, наверно?

– Я тоже спала и сидела в одиночке, также как и ты. И я слышала о тебе и знаю о тебе многое. Твое заключение длилось три месяца. Мое же – два года.

– Нескоро им удалось сделать из тебя старосту, верно?

Лилит нахмурилась, взяла с тарелки несколько орешков и положила их в рот.

– Что ты хотела этим сказать? – спросила она.

На мгновение на лице Тэйт отразилась неуверенность, даже страх. Выражение на лице Тэйт появилось и исчезло так быстро, что Лилит не заметила бы ничего, если бы не смотрела теперь на нее с особым вниманием.

– Просто я хотела спросить, почему они так долго держали тебя в одиночке и не погружали в сон – вот что я хотела узнать, – отозвалась наконец женщина.

– Поначалу я с ними не говорила вообще. Потом, когда я наконец сдалась и разговорилась, то думаю, кто-то из них почувствовал ко мне интерес. На этом этапе они еще не пытались сделать из меня никакого доверенного лица, никакой тюремной старосты. Они просто пытались разобраться во мне, понять, что из меня получится. Потом у них, должно быть, произошло что-то вроде голосования, и если бы за меня не подали нужное количество голосов, я наверное так и спала бы до сих пор.

– И почему ты отказывалась с ними говорить? Ты что, из военных?

– Господи, конечно нет. Просто мне не нравилось то, что меня держат совершенно одну, день за днем допрашивают, и делает это неизвестно кто. И вот что, Тэйт – пора тебе узнать, кто такие наши хозяева – хотя, как я вижу, ты тщательно избегаешь задавать мне этот вопрос.

Подперев подбородок рукой, Тэйт устремила на Лилит через стол задумчивый взгляд.

– Я пыталась спросить их, – глубоко вздохнув, ответила она. – Но они мне так ничего толком и не сказали. Потом я испугалась и перестала задавать им такие вопросы.

– Понятно. Со мной случилось примерно то же самое.

– Так кто же они такие… русские?

– Они не люди.

Тэйт так долго молчала и смотрела на нее, что Лилит решила, что ей нужно продолжать самой.

– Они называют себя оанкали и внешне больше всего похожи на морских животных, словно бы они обитают под водой, понимаешь. Они… ты хотя бы слушаешь меня?

– Да, я слушаю.

Лилит немного помедлила.

– Но ты… не веришь мне?

Тэйт взглянула ей прямо в глаза и чуть-чуть улыбнулась.

– А ты бы на моем месте поверила?

Лилит кивнула.

– Ясно. Но раньше или позже тебе придется поверить, это уж как пить дать, и я сделаю все, чтобы подготовить тебя к первой встрече с оанкали наилучшим образом. Дело в том, что наши хозяева уродливы. Их облик – сплошной гротеск. Но они не причинят тебе вреда, и постепенно ты привыкнешь к ним. Запомни эти мои слова. Быть может они помогут тебе, когда придет время.

В течение трех следующих дней Тэйт вволю спала, вволю ела и расспрашивала обо всем Лилит, которая отвечала со всей возможной откровенностью. Тэйт, в свою очередь, рассказывала Лилит о своей жизни перед войной. Слушая Тэйт, Лилит видела, как от разговоров та постепенно расслабляется, как тончает скорлупа эмоционального контроля, в которую Тэйт себя постоянно заковывала. Время не проходило у них зря. Выслушивая рассказы Тэйт, Лилит чувствовала себя обязанной рассказать немного о себе – о своем прошлом перед началом войны – то есть затронуть тему ту, о которой она обычно предпочитала не вспоминать. После гибели мужа и сына она научилась сохранять рассудок, принимая вещи такими, как они есть, приспосабливаясь к окружающему, отодвигая прошлые переживания за горизонт памяти, так, чтобы они не могли снова завладеть ей. В свое время, когда она пыталась вести с Никани разговоры о человечестве вообще, она лишь раз или два упоминала нечто, касавшееся лично ее семьи, вспоминая какие-то забавные ситуации. Ее отец, братья, сестра, ее муж и сын… О том, как и почему она вернулась в колледж, рассказывать Тэйт она не стала.

– Антропология? – переспросила чуть удивленно-презрительно Тэйт. – И чего это тебе пришла охота копаться в остатках других культур? Разве нельзя было найти то, что тебе нужно, в своем собственном настоящем?

Лилит улыбнулась и, заметив, как нахмурилась Тэйт, поняла, что та восприняла ее улыбку как начало нежелательного ответа.

– Поступая на факультет антропологии, я хотела именно этого – копаться в остатках древних культур, узнавать больше о жизни людей прошлого. Дело в том, что по моему тогдашнему убеждению, культура моих – наших – современников на всех парах неслась к краю бездонной пропасти. Как теперь видно, так оно и вышло. Я тогда была уверена, и не сомневаюсь в этом и теперь, что избранное мной занятие в жизни было одно из единственно верных.

– Ну и что, нашла что-нибудь?

– Не особенно – возможность не представилась. Но по большому счету, для меня это ничего не значит. Как показало время, на весах истории значение имели только культуры США и Советского Союза.