Василий Щепетнёв - Марс, 1939 год

— Правда? — Шаров внимательнее посмотрел на руки магистра. Не хватает еще лишай подцепить.

— Нет, это не заразно, — Семеняко перехватил взгляд капитана. — Наверное, из-за контакта с металлами.

— Какими металлами? — Шарову стало неловко. Хорош, нечего сказать. А еще докторский сын.

— Моя тема. Естественное перемещение. Удивительный феномен, знаете. Вот уран, например. Исчезает невесть куда, а на его место, опять же невесть откуда, перемещается свинец. И это безо всяких генераторов, молний, тихо и незаметно.

— Очень интересно, — покривил душой Шаров.

— Энергия, безусловно, расходуется, но внутренняя. Добраться до нее, извлечь, заставить работать — задача, достойная русской науки, — Семеняко обернулся на портрет Ломоносова, висевший над столом.

— Насчет науки, — Шаров решил, что одной речи за день достаточно. — Какие работы ведутся здесь, в Алозорьевске?

— В основном, прикладные, связанные с освоением. В перспективе, когда мы получим статус отделения Академии, сможем заняться и фундаментальными вопросами, но сейчас от нас ждут практической отдачи, быстрой и эффективной.

— А поподробнее?

— Прежде всего, лаборатория Орсеневой…

— Это я знаю, — поспешно вставил Шаров.

— Биохимическая лаборатория, самая большая, двадцать человек. Переработка органики, построение полузамкнутого цикла. Питание переселенцев — вопрос вопросов. Затем — механики. Разработка коммуникаций, транспортники. Группа астрономов — три человека. Метеорологи, геологи. Моя группа. В общем, решаем сугубо практические задачи. На создание вечного двигателя, беспроволочного телеграфа и прочих утопий не отвлекаемся.

— Вы всё перечислили?

— Остается лаборатория директора. Там, действительно, теоретики. Наблюдение за полями перемещения и создание единой теории поля. Два человека.

— Вы как будто скептически относитесь к этой проблеме?

— Помилуйте, разве я смею? Я всего-навсего магистр, а Кирилл Петрович Леонидов — академик, десять лет провел в Кембридже.

— Но разве теория поля не признана лженаучной? — Шаров вспомнил университетские семинары. «Вещество, вещество, и еще раз вещество!», ломоносовский завет.

— Директор вправе сам выбирать себе тему, — дипломатично ответил Семеняко.

— Вы поддерживаете связь со своими коллегами?

— Ну… — было ясно, что Семеняко задет. Словно калеке в лицо сказали, что он калека. — Мы получаем литературу — журналы, монографии… Сами посылаем статьи, без подписи, но все же…

— А личное общение? Ваши сотрудники, вы сами бываете на симпозиумах, съездах?

— В силу специфики нашего учреждения в настоящее время персональное участие в такого рода мероприятиях считается нецелесообразным, — бесцветным, невыразительным голосом ответил Семеняко, но глаза кричали: Ублюдок! Поганый, сволочной ублюдок!

— Хорошо. Контакты с зарубежными учеными также отсутствуют?

— Год назад была английская делегация. Со станции Берда. Об этом много писали в Газете.

— Я помню. Встреча в Алозорьевске. Визит вежливости, не так ли?

— Прибыли два представителя марсианской станции Берд, познакомились с городом, посетили Научный корпус, провели совместный эксперимент — определение напряженности поля перемещения, и в тот же день отбыли назад, — монотонно, механически, сообщал Семеняко. Говорящая машина к вашим услугам. — В непосредственном разговорном контакте в Научном корпусе были задействованы двое: директор Леонидов и я, в постановке эксперимента с российской стороны участвовали те же. Отчет о встрече передан в соответствующие инстанции, замечаний не последовало.

— Чего только в этих инстанциях не случается. А как, каким путем оказались здесь англичане?

— Сначала со станции Берд их переместили через Гринвич и релейную цепь в Пулково, а уж из Пулково — сюда. И возвращались они так же.

— А напрямую? Возможно перемещение напрямую?

— Исключено. Во-первых, станция Берд от нас в трехстах верстах, понадобилось бы полдюжины ретрансляторов. И во-вторых, наши и Бердовские передатчики работают в зеркальном режиме — мы возвращаем на Землю ровно столько массы, сколько она посылает нам. Собственной мощности не хватит на посылку и кошки.

— «Сколько в одном месте прибудет, столько в другом тут же убавится», — процитировал Шаров слова основоположника наук. Вернее, прочитал — они бронзовыми буквами выведены были под портретом Михайлы Васильевича.

— Совершенно верно.

— Насколько я помню, намечался ответный визит?

— Намечался. Но в настоящее время никакой подготовки не ведется.

— Да, да… — Шаров знал, почему. И каждый знал. Год назад Россия пыталась подружиться с Англией против Германии, но сейчас английская оттепель кончилась, вернулись морозы. Оймяконские.

— А письма? Вы… или академик Леонидов? Не обмениваетесь ли письмами с англичанами? — сказал, понимая, что несет чушь.

— Ну какие письма, капитан — вдруг озлился Семеняко. — Я из дому, от жены три года вестей не имею. Мы — и письма в Англию! Без права переписки, понимаете? Без права!

— Вы успокойтесь, — Шарову Семеняко не понравился с самого начала, но сейчас на мгновение стало жаль магистра. Жалельщик нашелся. Работу работай, тогда и жалеть времени не станет. Уяснил? Так точно, ваше-ство! Я страсть какой умный!

— Простите, — товарищ директора по науке взял себя в руки. — Что-то я не того наговорил.

— Ничего страшного. Значит, утечка сведений отсюда исключается?

— Во всяком случае я не представляю такой возможности. А что, имеет место?

— Имеет. Только это секрет.

— Понимаю… — Семеняко посмотрел на санитарного ответственного.

— Он допущен, — успокоил магистра Шаров. Бо-ольшой такой секрет, секрет на весь свет.

— Если вы хотите видеть академика…

— Хочу? Это моя обязанность, — всё, что я делаю здесь — обязанность. Здесь и в любом ином месте.

— Тогда позвольте мне представить вас академику. Ваш провожатый… Академик иногда бывает резок.

— Я подожду вас в музее, — с готовностью согласился Зарядин. — Он здесь, рядышком, в фойе конференц-зала.

Академик Шарова не узнал. Еще бы. Сколько лет прошло — пятнадцать? Нет, двадцать один. Не люблю арифметику. Слишком точная наука.

— Пополнение? На укрепление научных сил?

— Нет, — поспешил представить Шарова магистр.

— А… Департамент… Наукой заинтересовались?

— У нас всем интересуются.

— Широкий профиль? Похвально, похвально. Может быть, просветите старика, а то бьюсь-бьюсь который год, а до сути добраться не могу.