Ричард Лупофф - Открытие Гурской области

Но что-то пошло не так. Корабль приземлился. Началось закапывание. А затем всё исчезло под землёй — планета словно пожрала корабль и его экипаж. Они так и не вышли на связь снова.

На Земле господствующей формой искусства стало нечто под названием «хиомнария». Она заключалась в смешении и трансформации входящей сенсорной информации. Самым большим успехом пользовалась сенсорная комбинация звука, запаха и вкуса. Величайшим в мире хиомнаристом стала некая карлица из Эквадора, добравшаяся до столицы Хай-Бразилии и добившаяся личной аудиенции у самой Аструд де Муискос.

Карлица начала своё выступление с представления со звуком прибоя у скал тихоокеанского побережья, где гранит Анд погружается в ледяную пену на сотни футов. Звук был смешан с тёплым, сильным ароматом каштанов, жарящихся на древесном угле. Ещё карлица добавила нежный вкус толчёного кориандра.

Аструд де Муискос была довольна.

Затем карлица предложила смесь синтезированного голоса, который мог бы исходить из ожившего вулкана, к которому она добавила аромат соды и оливы, известный лишь тайным бальзамировочным покоям египетских храмов шеститысячелетней давности, и привкус spithrus locusta. Spithrus locusta — это морское паукообразное, вкус мяса которого соотносится со вкусом обыкновенного зажаренного омара точно так же, как вкус этого омара соотносится со вкусом лобковой вши.

Аструд де Муискос была очень довольна.

Триумфом карлицы стало сочетание белого шума в обычном диапазоне слышимости и неуловимых инфразвука и ультразвука, смешанным с запахом типичного экстракта коки и привкусом концентрированной муравьиной кислоты, полученной из амазонских муравьёв-кочевников.

Аструд де Муискос назначила карлицу своей преемницей на трон Хай-Бразилии.

Тогдашней религией, соответствовавшей атмосфере политических реалий, была видоизменённая форма древнего культа Иштар, с местными разновидностями Астарот, Астарты и Афродиты. Существовала даже разновидность всемирного Мамства, располагавшаяся в древнем, но восстановленном Вавилоне.

15 МАРТА 2337 Г.

— Всё равно не понимаю, почему у нас ушло столько времени, чтобы добраться сюда, — раздражённо сказал Ньёрд Фрейр.

— Ты имеешь в виду от Плутона? — отозвалось Шотн. — Но мы же идём по курсу. Мы в свободном падении. Смотри. — Кибербиоты наложили небольшую рамку данных курса на вращающуюся схему системы Юггота.

— Не от Плутона! — взорвался Ньёрд. — От Земли! Почему добрались до… Юггота только в 2337? Ведь космические полёты начались почти также давно, как и эра, о которой лопочет Шри Гомати. Первая внеземная посадка была осуществлена в 1969. На Марс тридцатью годами позже. Помните вдохновляющий политический лозунг, который все мы учили детьми во время изучения истории нашей эры? Человек ступит ногой на другую планету ещё до конца века! И это был двадцатый век, помните?

— Это знает каждый школьник, — вяло подтвердило Шотн. Гомати, отойдя от шока от удара Ньёрда, произнесла:

— Мы могли бы быть здесь двести лет назад, Ньёрд Фрейр. Но болваны на Земле упали духом. Они начали, но упали духом. Они начали снова — и снова упали духом. И снова. Они вылетали четыре раза, исследуя планеты. Каждый раз они падали духом, утрачивали мужество, теряли интерес. Отвлекались войнами. Средства направлялись на более благородные цели.

Человечество достигло Марса, как и обещалось. И упало духом. Снова начало под руководством Шахара Шалима из древнего Нового Магриба. Добралось до Венеры и Меркурия. И упало духом. Добралось до пояса астероидов и газовых гигантов при Танит Шадрафа из Угарита. И упало духом.

И теперь. Наконец-то. Мы здесь. — Она указала своими свисающими, покачивающимися щупальцами на схему, сверкающую на фоне тусклого оборудования.

— Что с курсом, Шотн Бинаякя? — резко спросила она.

Вращающиеся тела на экране были отмечены красным — пульсирующим красным внутренних огней Юггота и бьющимся, отражённым красным безумно мчащихся лун. На экране появился контрастирующий объект — приплюснутый конус «Хонсу», — который, лавируя меж телами, оставлял за собой линию намеченного курса. В скором времени эта линия подошла, обернулась и искривилась над каждым телом на схеме, оставив художественный образ «Хонсу» на неровной циркулярной орбите вокруг всей системы.

— Так, — промурлыкало Шотн Бинаякя. Шри Гомати и Ньёрд Фрейр по очереди тоже сказали:

— Так. Так.

Шотн Бинаякя щёлкнуло какой-то конечностью и каким-то инструментом по нажимной пластине. «Хонсу» дёрнулся и заскользил по сложной коррекции курса. Шотн хлопнуло по другой пластине, активировав внешнюю оптику «Хонсу»; для трёх членов экипажа, подключённых к кибербиотической системе корабля, это было сродни свободному падению в усеянной далёкими звёздами ночи. Они падали, падали к красному, светящемуся и пульсирующему Югготу и его семейству серых танцующих слуг.

"Хонсу", выведенный на новую траекторию полёта, сперва промчался мимо самой отдалённой луны Юггота — мира значительных размеров. Датчики и кибербиоты корабля сообщили о теле: по массе и диаметру оно сопоставимо с привычными каменно-ледяными спутниками внешних планет. Почти пять тысяч километров через центр, отмечено едва ли не вселенской кратеризацией каждого твёрдого мира от Меркурия до Плутона.

Близнецы, названные Гомати Тог и Ток, вращались на своих переплетённых орбитах с противоположной стороны, и «Хонсу» промчался мимо самого ближнего к планете из четырёх спутников, ещё одной несомненной копии хорошо знакомой модели Ганимед — Каллисто — Титан — Тритон, а затем опустился на экваториальную орбиту вокруг смутно светящегося, сплющенного Юггота.

Ньёрд, Гомати и Шотн Бинаякя умолкли. Единственными звуками были шум автоматических систем «Хонсу», низкое шипение рециркулирующего воздуха, случайный гул или щелчок какого-нибудь вспомогательного механизма да замедленное дыхание Ньёрда Фрейра и Шри Гомати. (Лёгкие Шотн Бинаякя — кибермеханизированные, в металлическом торсе — издавали едва слышный монотонный звук.)

Ещё раз конечность щёлкнула по нажимной пластине, на этот раз движимая одним лишь чувством. Корабль, полностью видимый для любого гипотетического зрителя вне его корпуса, из практических соображений стал для экипажа совершенно прозрачным. Цепь тут же ожила. Датчики радиации обрабатывали электрическое поле планеты, преобразовывали его в аудиоряд и передавали по внутренностям «Хонсу»: вой, стон. С каждой вспышкой красноватого освещения планеты раздавался звук, напоминающий непристойную пародию на какой-то безнадёжный вздох.