Александр Мирер - Дождь в лицо

Древко должно быть резным, а лезвие -- гладким и острым.

... Поход! Ворваться в город, сжечь дома и склады каучука и серебряные шары бензохранилищ. Напомнить белым -- кто здесь хозяин... Поход...

Пока Бегущие не возьмут патронов, светлоглазых нельзя трогать. У них есть радио. Если радио замолчит, на розыски прилетят солдаты, и придется убить солдат и уходить. Вместо похода придется драться в джунглях, далеко от городов, и гарнизоны успеют получить подкрепления.

Пирога подошла к запруде. Тот Чье Имя Нельзя Произносить жестом остановил гребцов, посмотрел вдоль запруды. В коричневой тени под бревнами проскользнул водяной удав. От высокого берега к пироге неторопливо поплыли крокодилы.

Вождь поднял руку, пирога вышла на солнце, чтобы развернуться и снова уйти в тень. Дождь в Лицо уже увидел и понял то, чего не заметил советник.

Многоязыкий умеет торговать, но он лишен мудрости. Даже он не понял, что сделает вода, если взорвать запруду. Она помчится как раненый ягуар и затопит Огненных. Мы отведем воду вбок. Выроем канал, как белые -- решил вождь. Но сначала Бегущие должны принести патроны. Следующей ночью Многоязыкий убьет светлоглазых. Стрелой, из духовой трубки, двухжальной стрелой, с наконечником из змеиных зубов. Я не позволю трогать их вещи, даже ружья и патроны. А утром воины выроют канал и к ночи начнется поход. Через две ночи. Когда прилетят солдаты, мы будем уже далеко. Солдаты решат, что светлоглазых убила змея.

"Все-таки придется, -- думал Тот Чье Имя Нельзя Произносить. -- Как только вернутся Бегущие. Почему-то мне не хотелось их убивать".

Он неподвижно сидел в середине пироги, младший воин отстранял корни и лианы, чтобы они не задели вождя, а Дождь в Лицо сидел неподвижно, только зеленая фланелевая рубаха поднималась на выпуклой груди. Он был стар, а его советники -- глупы. Ни один из них не понимал, что племя держится чудом, и храбростью воинов, и его мудростью.

Он вышел на берег, медленно пошел к своему дому. Младшая жена сидела на корточках у порога и чистила старое боевое копье. Когда вождь входил в дом, с поляны опять донеслись выстрелы.

III

Андрей лежал в мешке и стучал зубами -- три десятка укусов даром не проходят, несмотря на сыворотку. Аленка положила его голову себе на колени. Его трясло, но он был очень доволен и, как всегда, начал от удовольствия дерзить.

-- Думаешь, мне удобно? У тебя жесткие колени.

-- Давай, давай, -- сказала Аленка.

-- И зачем ты примчалась? Пока мы хороводились, они куснули раз двадцать или еще больше.

Он смотрел на нее, и видел ее шею, нежный треугольник подбородка и внимательные глаза. И ковбойку, мокрую насквозь, и соски под мокрой тканью.

-- Я тебя очень люблю, вообще-то.

-- Подумаешь. Тебя просто лихорадит. Молчи, а то вкачу еще сыворотки. Растяпа.

Он сел, придерживая мешок изнутри, и прислонился к стенке палатки:

-- Что ты напугалась, собственно? Я мог убежать сразу. Просто не захотел.

Аленка пожала плечами.

-- Я пойду переоденусь.

Она осторожно прошла в палатку, и зашуршала пластмассовыми чехлами.

-- Ладно. Зато я провел опыт.

-- Какой?

-- Ультразвук прямо на Большой клуб.

-- Поделом вору и мука.

-- Э-хе-хе, -- сказал Андрей. -- Ничуть не бывало. Если бы не это, они бы напали еще раньше.

Аленка вылезла из палатки, натягивая рубашку на ходу.

-- Бедняга Клуб ничего не понял, -- сказал Андрей. -- Он временно прекратил полеты, пока я не выключил звук. Слушай. Вот что главное: диск сегодня раза три облетел меня кругом.

-- Только и всего?

-- Он присматривался. Где их любимый синий контейнер.

-- Не верю, -- сказала Аленка.

-- Завтра повторим. Но это не все еще.

-- Погоди, Андрей. Есть у тебя уверенность, что мы ни разу не ходили без контейнера?

-- В том-то и дело! Пока мы ходили с контейнерами, которые они видели в работе один-единственный раз -- атак не было. -- Он выдержал паузу. -- Это тебе не условные рефлексы, это разум. Рефлекс не вырабатывается с одного раза.

-- Спешишь, -- сказала Аленка.

-- Повторим. Сама увидишь. Только вода мне не нравится. А как ты думаешь, почему они улетели?

-- Я вот и думаю -- почему бы. Неужели все-таки из-за контейнера?

-- И даже более того, -- сказал Андрей. -- Слушайте меня все. Я был ровно в трехстах метрах от Клуба, по прямой. Сколько времени ультразвук идет туда и обратно? Отвечаю -- две секунды. Так вот. Крылатые улетели через три секунды после того, как ты подняла контейнер. По секундомеру. Лишняя секунда ушла на промежуточные преобразования сигнала, их было восемь. Увидеть, передать доклад, получить, выдать команду, получить ответ, и три исполнительных действия. Восемь операций в течение секунды. Убедительно?

-- Молодец, -- сказала Аленка. -- Ты ужасный молодец.

-- Угу, Все это сделал я. А что ты услышала?

-- Равным счетом ничего. -- Она прыснула. -- Ни-чего-шень-ки.

-- Понятно, -- сказал Андрей. -- С этого момента слышимость стала отличной, да?

-- Я не люблю, когда ты распускаешься. Кандидат наук, а ругается, как...

-- Доктор наук, -- быстро сказал Андрей. Аленка засмеялась, и Андрей в том же темпе спросил: -- Сначала ты ничего не слышала. Когда ты начала слышать?

-- Смотри сам. -- Она подняла дневник с очага -- пластины нержавеющей стали, привинченной к мосткам. Дневник валялся там, где она его бросила, когда ринулась к Андрею. "Черт. Надо было взять контейнер", -- прочел Андрей.

-- То есть, за считанные секунды до начала атаки появилась слышимость... Почему?

-- Не знаю, -- сказала Аленка.

-- Я сегодня сочинил сто гипотез про твое дальнеслышанье, и чую, -- все они ложные. Ох, беда мне... -- он рывком повернулся набок. -- И я имею мистическое убеждение: этот самый эффект дальнослышанья мы объясним последним, а может быть, никогда не объясним.

Андрей вздохнул и закрыл глаза. Аленка крутила на пальце свою любимую игрушку -- большой пистолет Зауэра.

-- Ты бы положила пистолет... -- не открывая глаз, сказал Андрей.

-- Положила уже. Ты знаешь, Андрей, мне странно. Даже низший разум, зачаточный -- все равно. Зачем ему нападать, если мы не приносим вреда?

-- Почему низший? Дай бог какой... -- сонно сказал Андрей.

-- Ладно. Ты поспи, мудрец. Пожалуй, я тебя прощу. В будущем, уже недалеком.

-- Легко нам все дается, Аленушка. Чересчур легко... Не люблю я... легкости.

-- Ты спи, -- сказала Аленка. -- Ты совсем одурел в этих джунглях. Спи.

... Она сидела над Андреем и прислушивалась к его дыханию -- больному, тяжелому и все равно знакомому до последнего звука. Она сидела гордая и счастливая, охраняла его сон, и знала, что ничем его не возьмешь -- ни славой, ни деньгами. Он все равно будет самим собой. И все равно будет такой же беспомощный -- даже удивительно, рабочий парень, золотые руки, и в сути -- совершенно беспомощный, но это знает только она, потому что Андрей не отступает -- ни за что. В его уверенности что-то есть от большой машины, от трактора, или танка. Ведь Он все предсказал заранее, и хотя ему никто не верил, кроме Симки Куперштейна, он добился своего. "А Симка -- молодец; тоже настоящий ученый", -- подумала Аленка. Ей вспомнилось, как Лика устроила вечеринку в своей шикарной генеральской квартире и Андрей все испортил. Лика сказала обиженно: "Твой сибирский стеклодув просто невыносим", потому что она была влюблена в Симку, и на вечеринке он робко попытался ухаживать, но Андрей все испортил.