Норман Спинрад - И вспыхнет огонь

- Значит, за всем этим стоит президент?

- Кто, кроме президента, имеет право санкционировать сброс атомной бомбы, подумайте сами, - ответил заместитель министра. - Мы дали разрешение передавать концерт "Всадников" из долины Юкка прямо в эфир. Расходы оплачивает крупный военный концерн, чрезвычайно заинтересованный в получении оборонных заказов. Мы дали разрешение допустить на представление зрителей. И конечно, за всем этим стоит президент, иначе и быть не может.

- И представление завершится взрывом атомной бомбы?

- Совершенно верно.

- Видел я как-то этих самых "Всадников", - сказал я, - вместе с моими ребятами, они как раз смотрели телевизор. Чертовски странное чувство... я все время ждал, что вот-вот зазвонит красный телефон. И мне хотелось, чтобы он зазвонил.

- Да, примерно такое же ощущение было и у меня, - сказал заместитель министра. - Иногда мне кажется, что те, чьей волей все это вершится, сами стали жертвами истерии... что теперь "Всадники" направляют действия людей, которые раньше пользовались для своих целей ими... круг замкнулся... Но я что-то за последнее время устал. Мы все так устали от этой войны. Разделаться бы с ней поскорее.

- Да, все мы хотим разделаться с ней любыми средствами, - согласился я.

60 минут до часа "ч"...

Я получил приказ: весь экипаж подводной лодки "Бэкфиш" должен смотреть четвертое выступление "Четырех всадников". На первый взгляд приказ мог показаться странным - зачем всему личному составу подводного флота, оснащенного ядерными ракетами "Поларис", смотреть какую-то передачу по телевизору, однако если вдуматься, то станет ясно, что приказ продиктован заботой о моральном состоянии в войсках.

Служба на ядерных подводных лодках - дело нелегкое, не всякие нервы ее выдержат. Почти все свое время мы тратим на то, чтобы достичь вершин искусства, которое нам никогда нельзя будет применить. Накопление ядерного потенциала - разумная политика, она сдерживает агрессивные устремления, но на людях в ядерных войсках сказывается огромным напряжением, которое в прошлом усугублялось еще и тем, что возложенная на нас миссия не вызывала сочувствия среди наших соотечественников.

Поэтому установление более благожелательного отношения к нам в стране, которое все связывают с выступлением "Четырех всадников", сделало этих музыкантов чуть ли не кумирами ядерного подводного флота. Когда они поют, нам кажется, что они поют прежде всего для нас, что они обращаются непосредственно к нам.

Я решил смотреть передачу в пункте управления ракетами, где боевая команда должна быть готова в любую минуту дня и ночи выпустить по приказу "Поларисы". С ребятами, дежурящими здесь, у меня крепкая, нерасторжимая связь, какой я не чувствую с другими членами моего экипажа. Возле пульта мы не капитан и его подчиненные, нет, здесь мы - голова и руки. И если придет приказ, он будет исполнен моей волей и их повиновением. В такую минуту легче, когда ты не один...

Все смотрят на экран телевизора, который установлен над главным пультом управления.

На экране - крутящаяся смерчем спираль, химически желтая на химически голубом фоне. Ползет вязкое, глухое гудение - по-моему, ситар и какой-то электронный инструмент, и мне кажется, что это гудит моя голова: спираль врезается в сетчатку, глазам больно, но нет на свете силы, которая заставила бы меня отвести их.

Голос произносит медленно и торжественно:

- Пусть свершится все...

Другой подхватывает:

- Пусть сейчас свершится.

- Все... сейчас... все... сейчас... все... сейчас...

В голове у меня гулко отдается "все-сейчас", "все-сейчас", "все-сейчас", экран начинает пульсировать разными цветами: "все" вспыхивает желтый вихрь спирали на голубом фоне, "сейчас" - зеленый вихрь на красном... "все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас..."

"Сейчас" - это экран, "все" - это я... Как странно, словно я бьюсь о невидимую стену, которая стоит между мной и экраном, и мозг мой сжимает стальной обруч, а я пытаюсь этот обруч сорвать... Сорвать? Зачем мне его срывать?

Экран пульсирует быстрее, быстрее, между "все" и "сейчас" уже давно нет паузы, они слились, глаз не может вынести безостановочное мелькание, изображение не успевает стереться с сетчатки, на него сразу же накладывается другое, третье, четвертое... нет, так нельзя, голова моя сейчас расколется...

Пение и музыка обрываются, перед нами на фоне чистого голубого неба "Четыре всадника" в своих черных одеждах, и одинокий голос умиротворенно вздыхает:

- Свершилось...

Теперь камера находится прямо над "Всадниками", которые стоят на каком-то круглом помосте. Она медленно и плавно поворачивается вверх и в сторону, и я вижу, что этот помост устроен на самом верху высокой башни, а вокруг башни - тысячи, десятки тысяч людей, они сидят прямо на песке, который тянется до самого горизонта.

- И я, и ты, и он...

Да, я тоже один из этой толпы, она струится с экрана и обволакивает меня, она тает и течет, как нагретый пластик.

- Мы все...

Удивительное, несказанное ощущение! Музыка все быстрее, все экстатичнее, все исступленнее. Наш "Бэкфиш" - неужели он еще существует? Толпа медленно раскачивается вокруг меня, расстояние, отделяющее нас, исчезло, я с ними, там, они со мною, здесь мы - одно существо;

- Мы все... мы вместе... это чудо совершили!

45 минут до часа "ч"...

Мы с Джереми сидели, глядя на экран, забыв и друг о друге, и обо всем на свете. Хоть вахты у нас короткие, но, когда ты находишься здесь, в бункере, под многотонной толщей бетона, один на один со своим напарником, и у вас нет другого дела, как думать невеселые думы да действовать друг другу на нервы, на душе у тебя порой становится на редкость погано. Нас считают самыми уравновешенными людьми на свете, во всяком случае так нам говорят, и так оно, наверное, и есть, потому что мир пока еще не полетел в тартарары. Ведь так мало нужно - вдруг на ребят, дежурящих за пультами "минитменов", что-то одновременно накатило, они повернули свои ключи в стартовых замках, нажали кнопки и - готово, третья мировая война началась!

Скверная эта мысль, не должна она приходить нам в голову, иначе я начну следить за Джереми, Джереми начнет следить за мной, это превратится в навязчивую идею, в манию... Впрочем, опасаться нечего, мы слишком уравновешенны и слишком остро сознаем лежащую на нас ответственность. Пока мы помним, что нам и положено испытывать в бункере что-то вроде легкого страха, все в порядке.

Тем не менее хорошо, что здесь есть телевизор. Он не дает нам забыть о внешнем мире, он все время напоминает, что этот мир существует, иначе слишком уж легко поверить, будто этот наш бункер - единственный реально существующий мир, а происходящее там, наверху, лишь пустяки, о которых не стоит даже и думать. Ох, плохо, когда тебе в голову приходят подобные мысли!