Юрий Иваниченко - Выборный

Приближалось время вмешательства. До него оставалось совсем немного может быть, всего несколько десятков мелких событий, может быть, день-два земного времени. Событий внешних, а перед ними - событие внутреннее. Ночь первого цветения сирени.

Белов поднялся и оглянулся.

Уже неподалеку, в дальнем конце аллеи, тускло поблескивали в отсветах немеркнущего над городом зарева металл гусениц и стекла кабин. Землеройные машины выглядели на кладбище грубо, почти непристойно; Василий, не то повидавший, все-таки немного поморщился и, сунув кулаки в карманы кожанки, прошелся вокруг кустов сирени.

"Как все условно,- внезапно подумал он,- условно и несправедливо устроено. Пока есть настоящая возможность действовать - живешь на ощупь, не зная, что тебе и другим действительно надо. Размениваешься невесть на что... А когда поймешь - что, зачем и почему, ничего уже нельзя сделать... Да и когда вроде все знаешь и действуешь, все равно не получается: кто из нас, живых, мог предположить, что так все обернется? Что воистину таким окажется мир, в который одни не верили вообще, а другие идеализировали? И что, самое удивительное, мы останемся такими же - и будем медленно растворяться во времени, искупая свои земные дела, а паче - бездействие, служением?.."

Василий остановился и зажмурился.

Полураскрытая еще ажурная бело-зеленая кисть касалась его щеки, покачивалась на ветке, будто поглаживая...

- Какая идиллия,- раздался знакомый голос и знакомый сухой кашель,суровый комиссар и нежная сирень.

- Заткнись,- ровно порекомендовал Белов,- и чего тебе неймется?

- Болезнь у меня такая,- засмеялся, обнажая неровные желтые зубы, Приват-доцент.- На характер дурно влияет.

- А ты сирень понюхай. Может, с другой стороны повлияет.

Запах - это единственное, что продолжало восприниматься.

- Благодарю. Нанюхался.. Два часа назад сподобился чести лицезреть здешнего управителя нашими делами скорбными - точнее, временно исполняющего обязанности. Отдел коммунального хозяйства горисполкома - так, да?

- Так.

- Заучивал, - с гордостью констатировал Привит.- Да, так вот. Такой себе то-ва-рищ. Лаптев. Весьма типичная дрянь из выслуженцев. Распоряжался тут... Вот рвение! По вечерам и то бегает, и все затем, чтобы...

- Ну-ну, понесло,- махнул рукой Василий Андреевич и похлопал по карману кожанки.

- Вы за своих выкормышей обидеться изволили? - невинно полюбопытствовал Приват-доцент.

- Ты это брось, - серьезно сказал Белов, - здесь все с точностью до наоборот. Мы как раз всю старую государственную машину разломали, чиновников либо перековали, либо, по большей части, выперли. Возможно, что и перегибали когда, но уж не наоборот. И не по длине послужного списка, как в царское время, смотрели. Так что "выслуженцы" не от нас... Не от первых.

- Вы, уважаемый Василий Андреевич, лицо заинтересованное и потому пристрастное...

- Да брось ты!

- Помилуйте, комиссар, это не от вас зависит, не от вашего сознательного усилия: таков был весь уклад вашей жизни - да и здесь тоже этим определяется... А я подоле вас все это наблюдаю, со стороны, "вдали от мирских страстей".

- И что же ты высмотрел из своей ямы из слоновой кости?

- А то, что все ваши дела в чиновничестве преломились, исказились, да еще раз преломились, и так, что дел-то давно не осталось, только слово одно. Перегибали, говорите? Верно. Было да еще и как. Наплодили поколение перегибщиков, до сих пор еще от них по родной земле кочки да овраги. Потом, наоборот, осторожничали, все как один, единым строем, по одному слову и одному мановению. И - наплодили таких осторожных, что и работать-то давно забыли, только бумажками и отгораживались, друг дружке форму соблюдали. Ну а следом, само собой, деловые понадобились, бумажками-то сыт не будешь и в стужу не спасешься; и расплодили таких деловых, что ради дела не то что отца родного - Отечество родное по миру пускают. Нет-с, Василий Андреевич, промашка у вас вышла. Хорошие вы лозунги придумали, впечатляющие, только есть в них упрощение. Про жизнь забыли, про тех же чиновников. А они нас пережили - теперь следующих переживают...

.- Ох, змеюка ж ты подколодная, - искренне рассмеялся Белов. - И что бы мы только без тебя делали. Мало что дураками померли, - до сих пор бы не поумнели.

- Смейтесь, смейтесь,- тоже улыбнулся и гут же закашлялся Приват, что вам еще остается?

- Когда нет ни времени, ни права поступать начерно,- сказал Василий Андреевич серьезно,- когда выпал один-единственный шанс, то с таким, как бюрократия, да и не с таким еще балластом можно временно примириться. Может, ход и не тот, да ни разу не перевернулись...

- Складно,- подтвердил Приват, - да вот только не про нашу жизнь. Вы вместо корабля счастья "болластовоз" сотворили, а все не хотите замечать... И почему так получается: как будто разными глазами смотрим? Вы видите одно, я - другое, святой отец наш - третье? Жизнь-то едина, неужели не может быть общего понимания?

- Чего же тут удивляться?- хмыкнул Белое.- Классовая слепота. Азбука марксизма.

- Знаю. Читал. Штудировал. Только не получается. Странная какая-то слепота, и не мешает дворянам Плеханову и Ульянову стать революционными теоретиками, капиталисту Энгельсу - классиком марксизма, сыну капиталиста Троцкому - борцом против капитализма, а князю Кропоткину - и вовсе анархистом? А с другой стороны...

- Слабо штудировал. Поднялись над классом...

- Вот именно. Они - поднялись, а другие - нет. Почему же? Условия жизни у них особые? Или, может, наоборот - головы у них такие? Сознание выше развито? Способности особые? Или потребности? Может, "классовая слепота" - это только для самых средних, самых серых? Может, все разделение не по "классовому сознанию", а по тому, сколько человеку ума от Бога отпущено?

- Жаль, время теоретических конференций прошло... Да, наверное, и не было никогда времени...

- Что жили впопыхах, это правда. Такая печальная правда - никак не могу примириться. Куда вы так торопились?

- Шанс появился.

- И вы-то уж не упустили, - сказал Приват с сарказмом, впрочем, не оцененным Беловым.

- Не для нас шанс, - сказал он, - для всех людей вообще. Мог бы догадаться, ученая голова...

Приват действительно задумался, даже покивал головою, а потом заявил решительно:

- Слишком широко берете, товарищ Белов.

- А уже брать, - Василий Андреевич опять похлопал по карманам и поморщился, - неправильно будет. Именно в таком масштабе только и нужно подходить. Ошибались... Да, что и говорить; но цель, цель! И стремление самое искреннее!

- Ну что же,- согласился и даже вроде как чуть-чуть повеселел Приват,будем "балласту" ставить бо-ольшие памятники. Жаль, поздно, а то бы и я в скульпторы пошел. В монументалисты.