Вячеслав Аничкин - Ужин с Доктором

Павлу даже страшно было говорить самому себе до конца фразу, засевшую у него в голове. Это – шантаж!

Но, это же решение! Решение всех его бед. Пусть только раз, единственный раз я возьму у него деньги. Это лучше, чем предательство. Я просто не могу иначе. Я беден. У меня нет даже на еду. А так… я, быть может, смогу купить однокомнатную квартиру. Я буду в состоянии водить Свету и других красивых женщин куда захочу. Это выход. Единственный выход. Пусть даже такой. Решение принято! Это шанс…

«ЖДИ!»

И, вот теперь Павел сидел на скамейке в парке. Голуби уже давно улетели. Он думал. Не мог поверить. Как в это вообще можно поверить!? Его собственная мысль, возникнув ниоткуда, породила совсем новую, другую мысль. Мысль о предательстве превратилась в мысль о шантаже, причем первая мысль предлагала предать, а он, Павел, сам подумал о шантаже. Бред! Сам подумал о шантаже!

И, откуда возникла мысль о голосе? Похожем голосе той ночи? СТОП! «ЖДИ!» Это не я подумал. Это я услышал. Да, да, точно! Именно услышал. Ушами. После того, как принял решение насчет Овчарова. Я, наверное, схожу с ума? Или, я всю жизнь схожу с ума? С детства. Соседские ребята всегда говорили, что у меня «не все дома». Это уже во второй раз. За двадцать лет. Всего одно слово!

Павел встал со скамейки и побрел домой. Уже стало смеркаться. Вдоль аллеи зажглись фонари. Много пар, мужчин и женщин, неторопливо прогуливались туда-сюда под тихий шелест листьев. Весна. Очень тепло. И спокойно.

Глава VI

Понедельник. Овчаров Владимир Иванович, главный бухгалтер треста «Строймонтаж», подошел к шкафчику, достал оттуда полиэтиленовый пакет с бутербродами, термос с чаем и вернулся на свое рабочее место, чтобы немного перекусить. Неделя только началась. Дней через десять можно будет брать отпуск. В Крым или на дачу? Надо с женой посоветоваться. Дети хотят к морю. А мне – бы с удочкой посидеть у речушки. Там и грибочки пойдут. Владимир Иванович расстегнул верхнюю пуговицу на рубахе и принялся есть. В дверь постучали. Черт! Во время обеда. Ну, да ладно. Войдите!

Дверь медленно отворилась, и на пороге показался Павел Антонович Губский из конструкторского отдела. Неуверенно переминаясь с ноги на ногу, он так и продолжал стоять на пороге.

– Проходите, проходите, Павел Антонович. Что это вы, как в первый раз!? Что случилось? Павел покраснел, опустил глаза и неуверенно, даже как-то нервно, сказал:

– Извините, Владимир Иванович, что врываюсь к вам во время обеда. У меня к вам есть очень важный разговор. Даже…

Тут Павел отвел глаза в сторону, посмотрел в окно и, собравшись духом, выпалил: – У меня к вам даже не разговор, а больше просьба… Я… я… вот тут все написал. Я подумал, что лучше будет на бумаге. Потому, что… вот!

Павел полез во внутренний карман пиджака, извлек оттуда сложенный вчетверо листок бумаги и, не развернул его, передал в руки Владимира Ивановича. Тот, в свою очередь, удивленно посмотрел на Павла, взял листок и, не глядя на бумагу, развернул ее, при этом предложив Павлу присесть. Павел, отрицательно мотнув головой, наоборот, сделал полу – шаг назад и остался стоять.

– Ну, что ж, видимо дело, действительно, серьезное, – как – бы самому себе сказал Владимир Иванович и принялся читать. По мере того, как глаза его пробегали строчка за строчкой, выражение лица его становилось все недоуменней и злей. Брови нахмурились, появилась какая-то тень растерянности и неверия в то, что он только что увидел. Вот, что там было написано:

«Уважаемый, Владимир Иванович! Заранее приношу свои извинения за тот моральный ущерб, который могут нанести Вам мои слова после того, как Вы прочитаете эту бумагу. Я не могу объяснить всех тех причин, которые побудили меня обратиться к Вам с просьбой о денежной помощи. Но прошу Вас поверить мне, что лишь крайняя нужда и отчаяние заставили меня пойти на такую дерзость как эта. Проработав в тресте „Строймонтаж“ вот уже семь лет, я ни разу не позволил Вам усомниться в моей компетентности и честности. Я, насколько мог, добросовестно выполнял свои обязанности, не требуя никакого дополнительного вознаграждения. Поэтому, я считаю, что заслужил некоторое поощрение с Вашей стороны и прошу Вас выделить мне 15000 рублей наличными до конца текущей недели. В случае Вашего отказа, я буду вынужден директору и правоохранительным органам о некоторых подробностях исчезновения государственных денег, имевшем место 31 января с. г., и о котором мне случайно стало известно в ходе нашей с Вами совместной командировки в г. Харьков. Заранее предупреждаю, что у меня имеются некоторые предположения о том, куда делись вышеупомянутые деньги. Моими соображениями, наверняка, заинтересуются в прокуратуре. Извините за столь резкие слова, но другого выхода у меня нет».

Подписи под текстом не было.

Владимир Иванович медленно сложил исписанный листок, поднял налитые кровью глаза на Павла и, тихим, но зловещим голосом, прошипел:

– Да… как вы смеете!? Какое вы имеете право!? Да, я вас!. Я не знаю, что я с вами сделаю! Вы… вы…

Тут, Владимир Иванович широко открыл рот, глаза его вылезли из орбит. Ему, вдруг стало нечем дышать, он резко рванул в сторону воротник рубахи, затем схватился рукой за сердце, другой рукой попытался нащупать спинку стула, вскочил с места, споткнулся и, если бы не стоял перед ним, то он упал бы прямо на пол. Термос звонко грохнулся об пол. Бутерброды с маслом и колбасой были раздавлены. Бумаги, лежавшие до этого на столе, разлетелись по сторонам. Стакан с карандашами перевернулся, а счетная машина с грохотом свалилась вниз. Ее корпус треснул пополам. Павел, испугавшись, подскочил к Владимиру Ивановичу, схватил его под локоть, усадил на стул и, со страхом наблюдая за происходящим, начал понимать, что если сейчас этот человек умрет от инфаркта, то это все. Конец! Это тюрьма! Павлу стало вдруг очень жутко. Что я натворил!? Я же… я же не знал, что у него больное сердце… Если бы сейчас можно было бы все вернуть на свои места, если бы все отменить… не надо никаких денег. Не надо ничего. Надо бежать. Быстрее! Вниз… я еще успею, меня никто не видел. Еще не закончился перерыв. Подальше от этого места…

Вдруг, Павел услышал шаги за дверью. Он почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом. Все! Пропал! Меня увидят, увидят и все поймут! Господи, что же делать!? Сам не понимая, как это могло случиться, Павел быстрым прыжком очутился у двери, тихонько повернул ручку замка, заперев двери изнутри. Затем, оперся спиной о дверной косяк и почувствовал, как холодный пот тонкими струйками сбегает у него между лопаток. Надо задержать дыхание…

В дверь осторожно постучали. Никакого ответа. Стук повторился. Тишина. Павел посмотрел на неуклюже сидящего на стуле главбуха, и увидел, как тот с закрытыми глазами, жадно глотает воздух. Он жив? Надо воды… открыть окно…