Грег Бир - Город в конце времён

Джек положил его поперек колен и тяжко вздохнул.

«Завтра пойду к врачу», — объявил он вслух и натянул на себя шерстяное одеяло. Ему нравилось спать на балконе — когда нет сильного ветра. На секунду он задержал глаза на волокнах шерстяной пряжи, увеличил их мысленным взором, увидел, как они друг с другом пересекаются и так и эдак, расходясь во всех направлениях. Жизнь куда меньше напоминает мягкую шерсть; скорее, она выглядит жгутами из канатов, плотно перевитых друг с другом, до отказа натянутых, не оставляющих ни малейшего зазора. Одни канаты куцые. Другие тянутся веками. И все сцеплены между собою так, что предсказать их путь способны лишь немногие. Например, Джек: он умел ощущать эти сцепления, стяжки и точки пересечений задолго до их появления.

Глаза налились тяжестью. Он так и задремал, под темнеющим небом, накрытый шерстяным одеялом, поудобнее пристроив молоток на коленях. Спускался сон, глубокий и ничем не примечательный. Он засопел. В кои-то веки: забвение.

Ноги разъехались, но молоток не свалился.

Джек ничего и никогда не ронял.

ГЛАВА 3

ВАЛЛИНГФОРД

Что-то громадное сбило бомжа в мокрый серый кустарник. Он перекатился на бок и выпучил глаза на плоский стальной борт зеленого грузовика-мусоросборщика. Дизель машины рычал и плевался черным дымом. Водитель высунул лысую голову из кабины:

— Эй, бездельник! Найди себе работу!

В животе бомжа шевельнулся комок боли. Голове тоже было не сладко. Он даже имя свое позабыл, помнил лишь то, что бежал от чего-то болезненного и уродливого. Словно камертон зудел в запутанном клубке мыслей…

Переусердствовал, не рассчитал силы.

Пытаясь скрыться.

На ум пришло, что водитель грузовика не стал бы вести себя так нагло, если бы действительно сбил пешехода… хотя бы и бродягу. Нет-нет, он, должно быть, вообще не попадал под машину. Он просто и раньше лежал здесь, лежал бесцельно, на обочине дороги — одна нога заброшена на тротуар, а вторая подогнута чуть-ли не под седалище, — осоловело разглядывая дорожный затор на перекрестке.

Мысли приходили одна за другой и складывались в некое подобие головоломки, а затем что-то вновь взметнулось и попыталось рассыпать собранный фрагмент… что-то, плотным узлом засевшее у него под бровями… еще один ум, перепуганный, обиженный.

Бомж с привычной сноровкой раздавил непрошеного компаньона, словно насекомое, и сосредоточился на действительно важных деталях. Прежде всего: кто он? Толстая ветка под боком хрустнула, и он еще глубже провалился в кусты. В спину неприятно врезался запрятанный сверток — рюкзак, пальто, свитер, пластиковая бутылка. Часть его — та часть, которую он пытался подавить, — еще помнила, как укладывала эти вещи. Он и сам ощущал себя свитером, связанным из двух мотков шерсти разного цвета, а на стыке — между половинками — пряжа распускалась. Иначе что бы он делал в ином, предположительно лучшем мире, пряча одежду и воду в кустарнике?

В поле зрения попала левая рука: грязно-зеленый обшлаг с потеками, очень напоминавшими засохшие сопли.

Грузовик свернул налево и уехал, погромыхивая. Район был знаком: рядом со съездом с 5-й федеральной трассы, неподалеку от Сорок пятой улицы. Когда-то он сам, бывало, каждый вечер возвращался по ней домой, сворачивая именно на этом углу.

Да только сейчас машины выглядели неправильно.

Он поднялся на ноги, покряхтывая от боли в стылых мышцах. В животе пульсировала коварная змея боли — нечто, с чем тело уже было хорошо знакомо. Это его встряхнуло. Его, это тело. Хронической болью.

Два имени кружили в танце, словно два борца, пока один не сбил второго с ног — горький опыт и упрямство одержали верх над унынием и возмущением. Скулящий вой внутри, затем — тишина.

Что-то здесь не так. Что-то очень и очень не так.

Я — Даниэль.

Даниэль Патрик Айрмонк.

Змея в животе закувыркалась. Он вихрем обернулся и успел вытошнить в кусты. Посмотреть на извергнутое не хватило смелости.

Мимо проносились другие машины: то зализанные, то горбатые, порой угловатые — будто пародии на автомобили, которые он знал в свое время. Их водители как один бросали в его сторону брезгливый взгляд или же совсем не замечали, вперив глаза в набегающий поворот.

Пугающее зрелище — Даниэль и впрямь был перепуган. А того, второго парня уже ничего не интересовало. Хлипкий с самого начала, он быстро унял до простого набора вымазанных грязью воспоминаний. Такого с ним еще не бывало. Конечно, Даниэль никогда еще не пытался прыгнуть так далеко. Осмотрись. Может статься, ты вообще не покинул Гиблое Место.

Даниэль — Даниэль Патрик Айрмонк — всегда убегал — «взбрыкивал», как он иронически выражался — задолго до того момента, когда ситуация прокисала вконец. В этом-то и заключался его талант. Он никогда не ждал, пока дела пойдут хуже некуда. Убедись, что оно за тобой больше не охотится — прах, слизь, зашифрованные книги, сотни криптид[1] — прочие невозможные, происходящие одновременно вещи… и все на тебя пялятся, словно ты у себя дома в свои же день рождения нарвался на притихшую толпу, готовую сразить тебя жутким сюрпризом…

Они затащат тебя внутрь, запрут дверь, начнут с больных забав… игрищ…

Я должен вспомнить. Просто обязан — но я не хочу.

Даниэль обтер рот и медленно повернулся, отыскивая ориентиры. Солнечные блики, облака, грязь после недавнего дождя. Через улицу стоит широкое, солидное здание кремового цвета в три этажа — дорогие квартиры вверху, магазины внизу. Хорошо знакомое здание. Несколькими минутами раньше оно было захудалой гостиницей.

Рыгая выхлопом, визжа тормозами, машины сгрудились у перекрестка в ответ на переключившийся сигнал светофора.

Обычно, когда он «взбрыкивал» — силой воли переносил себя из одной пряди в другую, — преображалось только несколько вещей: те самые обстоятельства, которые он хотел поменять. Никогда еще Даниэль не попадал в столь низко опустившуюся версию самого себя.

Окно ближайшей машины поехало вниз, из салона выглянула пожилая дама, улыбнулась и протянула долларовую банкноту. В теплом воздухе поплыл аромат гардений, перемешанный с вонью застоялого сигаретного дыма. Он мигнул, но с места не двинулся.

Дама нахмурилась, убрала бумажку обратно.

Светофор переключился на зеленый.

Бомж сунул руки в карманы, позволяя собственному телу показать, где находятся важные вещи — повседневные движения, до автоматизма наработанные мышцами. Грязные пальцы ухватили плотный ком денег. Он вытащил целлофановый мешочек с тугим рулоном однодолларовых купюр, одинокой пятеркой и горсткой мелочи.