Полдень XXI век - Журнал "Полдень XXI век" 2005 №1

Пока я был самым знаменитым из испытуемых. Точнее, не я, а предыдущая инкарнация моей души. Сигма, кстати, как любитель музыки узнала Джина Винсента, когда он ей привиделся в свете мерцающих стробоскопов.

Однако это открытие никак не отразилось на моей службе. Меня не повысили, и я по-прежнему через день торчал в магазине с пистолетом на боку. Впрочем, прочитал статью о Джине Винсенте и переписал на кассету его основные хиты. Как-никак, я теперь чувствовал с ним духовное родство.

Костик же воодушевился и предлагал продолжать опыты втайне от Шнеерзона по вечерам.

— Зачем? — спросил я.

— Джин, мне обидно, что ты так туп. Впрочем, тяжелое американское наследство… Я хочу ухватить ее за хвост.

— Кого?

— Душу. Она считалась субстанцией нематериальной. А вот мы ее поймаем. А это, Джин, Нобелевская премия как минимум. Скорее всего, это квант неизвестной нам энергии. И то, что Си умеет этот квант видеть, вернее, как-то на него реагировать, — это большая удача для нас.

— Для тебя, — сказала Си.

— Си, не пройдет и года, как ты станешь мировой звездой, — сказал Костик.

— Мне это надо? — сказала она.

Глава 2. На ловца бежит зверь

Шнеерзон допустил явную ошибку, когда, соблазненный коньяком, пригласил на испытания директора эзотерического издательства. Хотел похвастать, наверное. Вот, мол, какие у нас кадры!

Станислав Сергеевич (кстати, в прошлом известный поэт на рабочую тему) расписал в своей фирме эксперимент в красках, в результате чего они тут же решили делать книжку про Сигму, реинкарнацях, свойствах души и прочую ботву. Другими словами, лепить из нашей милой Си образ Джуны Давиташвили или еще круче.

И даже редактора назначили — Ингу Семеновну, которая первой и явилась к Сигме.

Си в тот день была в дурном настроении. Обычно это у нее выражалось в том, что она играла на медных духовых. На этот раз она выбрала сакс-баритон и разгуливала по салону, выдувая из этого прибора классическую вещь «Маленький цветок».

Эта композиция создана для сакса-тенора, на баритоне она звучит грубо, к тому же Си сознательно утрировала какие-то пассажи, так что получалась по существу злобная пародия на лирическую композицию.

И тут явилась Инга Семеновна — дама лет сорока с копейками, у которой поверх черного свитера болтался увесистый православный крест.

— Могу я видеть Сигму Луриевну? — спросила она у меня.

Я чуть со стула не упал, услышав впервые отчество Сигмы.

— Кого-о? — не слишком вежливо переспросил я.

Редакторша заглянула в бумажку.

— Сигму Луриевну Моноблок, — прочитала она.

Я ухватился за стул обеими руками и показал подбородком на Сигму:

— Вот она.

При этом в голове у меня молнией проскочило короткое матерное слово.

Редакторша подошла к Сигме, представилась и начала издалека подводить разговор к нужной теме. Что вот, мол, они ищут новые идеи, новых авторов и героев, их интересуют таинственные природные явления и не согласится ли Сигма Луриевна написать брошюрку о своем чудесном даре.

А ей помогут. И литератор есть, и редактор…

Сигма, опустив сакс, молча слушала. Потом изрекла всего одну фразу:

— Да идите вы в жопу.

И продолжала играть «Маленький цветок». Не стоит и говорить, что редакторшу с крестом на свитере будто ветром сдуло.

Пока повергнутая в ужас редакторша рассказывала своим коллегам о приеме, который ей оказала Сигма Луриевна, я расскажу о происхождении столь экстравагантного имени нашей продавщицы.

Об этом я узнал много позже, но поскольку образовалась пауза, тут будет к месту.

Итак Сигма Луриевна Моноблок была без роду-племени, она была подкидышем. Ее нашли в возрасте примерно шести недель, завернутую в одеяльце с кружевной салфеточкой, на задворках родильного дома, где стоял флигель, используемый для хозяйственных нужд.

Прямо на ступеньках флигеля она и лежала.

Выхаживала ее врач Анна Яковлевна Лурие — и выходила всем на удивление.

А в регистратуре этого роддома сидел один образованный придурок (его имени история не сохранила), в обязанности которого входило регистрировать подкидышей и давать им имена и фамилии.

Придурок этот имел склонность к Древней Греции и вообще был клинический идиот. Ему нравилось давать подкидышам имена в виде букв греческого алфавита. Альфа, Бета, Гамма, Омикрон, Эпсилон. Хватало и на девочек, и на мальчиков.

Так Сигма стала Сигмой, отчество, естественно, получила по фамилии выходившего ее врача Анны Яковлевны Лурие, а фамилию этот любитель словесности записал Моноблок, потому что тот флигель, на ступеньках которого нашли Сигму, в роддоме называли почему-то моноблоком.

Когда ему говорили, что это как-то уж слишком кучеряво получается, он надменно возражал:

— Почему фамилия Блок есть, а Моноблок — нет? А Блок, между прочем, был великим поэтом!

Ну, против этого не попрешь, понятное дело.

Но на этом приключения Сигмы со своим именем не кончились. Естественно, она попала в детский дом с этой придурковатой фамилией, а в три года ее удочерила чета супругов Дерюжкиных, которая переименовала Сигму в Эсмеральду.

И она стала Эсмеральдой Васильевной Дерюжкиной, что, согласимся, звучит значительно роскошнее.

Однако, жизнь Сигмы-Эсмеральды в семье Дерюжкиных как-то не складывалась, приемные родители лепили один образ, а Господь Бог имел в виду совсем другой. В результате Сигма, когда получала паспорт, приняла прежнюю, детдомовскую фамилию, а из дома Дерюжкиных ушла.

Ко всеобщему облегчению.

Можно было, конечно, при получении паспорта вообще все поменять и назваться хоть Афродитой Брониславовной Цеханович-Найман, но Сигма от природы была девушкой концептуальной, потому и осталась просто Сигмой Моноблок, а недовольных этим посылала туда, куда только что отправилась эзотерическая редакторша Инга.

То есть в издательство.

Из которого вскоре, пока вы слушали эту историю, прибежал сам рабочий поэт Станислав Сергеевич и начал уговаривать Сигму, суля ей славу и гонорары.

Сигма его в зад не посылала, но продолжала нагло наигрывать «Маленький цветок» с интонациями, полными сарказма. Это был готовый цирковой номер. Станислав Савельевич, ужасно удрученный, ушел ни с чем, впрочем, пообещал разработать новые предложения.

— Си, а вправду, что ты со всем этим собираешься делать? — спросил я, когда мы остались одни.

— С чем? — Она отложила наконец саксофон и подошла ко мне.

— Со своими тараканами.