Дана Гинтер - Путешествие на «Париже»

С палубы, не умолкая, неслись возгласы восторга и восхищения: кричали возвращавшиеся домой американцы, туристы, молодые пары, отправившиеся в свое первое путешествие, и состоятельные еврейские эмигранты, навсегда покидавшие Европу; все бросали разноцветный серпантин и махали шляпами. Констанция устремила взгляд на пирс и мгновенно обнаружила в толпе Фэйт и Мишеля. Да и как их можно было не заметить?

Подобно всем провожающим, они теперь ободряюще ей улыбались (ну не нахальство ли?) и, нежно обнимая друг друга, весело махали руками. Констанция несмело махнула в ответ, но ей почти сразу же расхотелось смотреть на них. Все эти две недели своего душеспасительного визита она чувствовала себя пятым колесом в телеге, будучи неизменной свидетельницей их неуемных нежностей.

В присутствии Фэйт и Мишеля она без конца сравнивала их беспечное счастье со своими отношениями с Джорджем. Не могла не сравнивать! И хотя Констанция не понимала их бесед на французском, она завидовала тому, с каким восхищением Мишель смотрел на ее сестру, завидовала сквозившей в их голосах страсти. Ей было отлично известно, что Фэйт считает ее отношения с Джорджем скучными, во многом формальными, то есть такими, каких быть не должно.

Устав созерцать их довольные лица – Фэйт то и дело прижималась к Мишелю и без конца ему улыбалась, – Констанция покинула веселящуюся толпу и удалилась к себе в каюту. И хотя ей было не по себе оттого, что она возвращалась домой ни с чем, она с радостью покидала Францию. Войдя в каюту, она сняла пышную серую шляпу – и грусть сковала ее. Да, более эгоистичного человека, чем ее сестра Фэйт, свет не видывал.

Вера отпустила руку Чарлза – пора было идти на корабль.

– Что же я буду без тебя делать? – печально спросила она.

– Может, мне спрятаться в твоем гигантском сундуке? – улыбнулся он.

Понимая, что времени для встреч у них остается совсем немного, в эти последние недели Чарлз виделся с Верой гораздо чаще обычного, хотя его и тяготило то, что ее здоровье с каждым днем ухудшалось.

– В этот сундук можно упрятать слона. Громада в громаде!

Вера улыбнулась.

– Как же мне будет тебя не хватать, – тяжело вздохнула она.

– Вера, мы же не навсегда прощаемся! Мы еще увидимся.

– Конечно, – кивнула она.

Чарлз наклонился поцеловать ее, они обнялись и застыли на миг в объятии. Прижавшись к Чарлзу, Вера, к своему удивлению, почувствовала, как по его щеке скатилась слеза. Она смахнула ее и с улыбкой заглянула во влажные от слез глаза друга.

– Можешь считать меня сентиментальным, – пожав плечами, прошептал он, – но мне, моя радость, тоже будет тебя не хватать.

Чарлз отошел на шаг попрощаться с Амандиной, а потом погладил по голове Верину собаку.

– До свидания, – улыбнувшись, сказал он. – Au revoir!

Шагая к огромному кораблю, Вера все еще ощущала теплоту прикосновения Чарлза, и она дотронулась до щеки проверить, можно ли это тепло почувствовать рукой и на какое-то время его сохранить, но вместо тепла ощутила лишь прохладу стареющей кожи. И хотя ей все еще хотелось, чтобы Чарлз окликнул ее и умолял не уезжать, она понимала, что каждый из них уже сделал свой выбор.

Вера, чтобы улыбнуться другу и помахать ему рукой, еще раз обернулась – и зашагала по пристани, черная собака впереди, Амандина позади. Пока их маленькая процессия лавировала между лошадьми с повозками, автомобилями, ящиками и сундуками, Вера невольно разглядывала окружающих. Семьи, члены экипажа, эмигранты и группы туристов так же, как и они, извиваясь подобно водорослям или морским угрям, выискивали любую лазейку, чтобы пробраться к лайнеру, словно их несло к нему мощным морским течением. И еще, к своему неудовольствию, Вера заметила, что сегодня в порту, где обычно пахло соленой свежестью, доминировал едкий запах человеческого тела.

Вера едва держалась на ногах. Наконец, дойдя до «Парижа» – огромного парохода, который отвезет ее домой на Манхэттен, – она, прежде чем взойти на трап, тяжело оперлась на трость и приостановилась. Вокруг нее царил полный хаос: люди кричали и толкались, глаза жгло ослепительное солнце. Или это была фотовспышка? Она несколько раз сморгнула и увидела перед собой светловолосого фотографа. Он указал ей на камеру и смущенно улыбнулся.

– Это для судовой газеты, – по-французски сказал он. – Если в завтрашней газете прочтете статью об отправлении нашего лайнера, найдете в ней себя!

Вера вежливо ему кивнула. В этот период жизни ей меньше всего хотелось увидеть свою фотографию в газете. Она принялась наблюдать, как фотограф двинулся дальше, вспугивая вспышкой других пассажиров. Все еще задыхаясь, она прислушалась к раздававшимся вокруг нее голосам: восторженным возгласам и восхвалениям морского лайнера.

– Comme c’est beau!

– C’est le transatlantique le plus grand de la France!

– Le salle de machines est magnifique![5]

Равнодушная к величию корабля, Вера с грустью подумала лишь о том, что будет скучать по французскому языку. Она почти полжизни провела в Париже и теперь вдруг осознала, что этот прекрасный, любимый ею язык, в котором она все эти годы старательно совершенствовалась, больше ей не понадобится. Все оставшиеся ей дни ее будут окружать только те, кто говорит по-английски.

Вскоре она добралась до входа на палубу первого класса, переступив порог которого почувствовала себя в современном дворце. Она вошла в помещение первого класса, не обращая внимания ни на роскошные деревянные панели, ни на плюшевые ковры, ни на громадные букеты экзотических цветов, ни на ласковые улыбки обслуживающего персонала. Она прошла мимо грандиозной лестницы и на лифте поднялась на верхний этаж, туда, где была ее каюта. Выйдя на палубу, она передала поводок Амандине, а сама подошла к перилам, чтобы в последний раз на прощание помахать Чарлзу. Теперь, когда почти все пассажиры уже поднялись на борт, толпа на пирсе в основном состояла из друзей отъезжающих и поклонников морских лайнеров; через минуту-другую она отыскала Чарлза и помахала ему рукой.

Крепко держась за перила, Вера не сводила глаз со своего старого друга, который, точно с другого конца света, отвечал ей таким же пронзительным взглядом. Чарлз, пожилой мужчина годом или двумя старше нее – теперь он мог рядом с ней показаться гораздо моложе, – был прекрасно одет, и вид у него был весьма величавый. С печальной улыбкой разглядывая друга, Вера отметила про себя, что, несмотря на то что он прожил на континенте немало лет, угадать его происхождение было вовсе не трудно. Чем это объяснялось? Формой челюсти и прямой осанкой? Или густыми седыми волосами? Неужели по этим признакам можно определить британца?