Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой

Вращаясь среди нашего маленького кружка ученых Ботанического сада, Консель кое-чему научился. Он был специалистом в классификации естественной истории и с легкостью акробата взбирался по лестнице групп, классов, подклассов, семейств, родов, видов и разновидностей. Но здесь и кончались его знания. Классифицировать — это была его сфера, и далее он не шел. Прекрасно ознакомленный с теорией классификации, он был настолько слаб в практике, что навряд ли отличил бы кашалота от кита. Но за всем тем он был прекрасный и с большими достоинствами молодой человек.

До настоящего времени, в течение десяти лет, Консель следовал за мною повсюду, куда вели меня научные работы. Он никогда не жаловался на продолжительность или утомительность путешествия и никогда не имел ничего против поездки в какую бы то ни было страну, как бы ни была она отдалена, будь то Китай или Конго. Он отправлялся туда без всяких расспросов. К тому же он обладал прекрасным здоровьем, которое не хотело знать никаких болезней, сильными мускулами без нервов, понимая последнее, разумеется, в переносном смысле.

Этому малому шел тридцатый год. Его возраст относился к возрасту его господина, как пятнадцать относится к двадцати. Да простят мне, что я таким образом хочу сказать, что мне было сорок лет.

Однако Консель имел один недостаток. Завзятый формалист, он со мною говорил не иначе как в третьем лице, что иногда раздражало меня.

— Консель, — повторил я, принимаясь с лихорадочной торопливостью готовиться к отъезду.

Я настолько был уверен в его преданности мне, что не имел обыкновения спрашивать его согласия следовать за мной в моих странствованиях, но на этот раз пришлось изменить этому обыкновению, так как экспедиция могла на неопределенное время затянуться и само мероприятие требовало большой смелости и риска: животное, которого предстояло преследовать, способно было расколоть корпус фрегата, как скорлупу ореха. Было над чем задуматься самому беззаботному человеку в мире. Посмотрим, что скажет Консель.

— Консель! — крикнул я в третий раз.

— Господин меня звал? — обратился он ко мне, входя.

— Да, Консель, укладывай свои вещи и собирайся сам! Мы едем через два часа.

— Как угодно господину, — ответил он спокойно.

— Не теряй ни секунды. Уложи в мой чемодан все дорожные принадлежности, платье, белье, носки, уложи без счета всего как можно больше, и поскорей!

— И коллекции господина? — добавил он.

— Ими займемся после.

— Как! А архиотерии, гиракотерии, ореодоны, херопотамусы и прочие чучела господина?

— Они останутся на хранении в гостинице.

— А бабирусса господина?

— Ее будут кормить в наше отсутствие! К тому же я распоряжусь весь наш зверинец отправить во Францию.

— Следовательно, мы не едем в Париж? — спросил Консель.

— А то как же… конечно… — ответил я, — только мы сделаем большой крюк.

— Это как угодно господину, — ответил равнодушно Консель.

— Это пустяк! Не совсем прямая дорога, вот и все; мы отправляемся на «Аврааме Линкольне».

— Как желает господин, — ответил тем же тоном Консель.

— Ты знаешь, мой друг, дело идет о чудовище… пресловутом нарвале, и мы очистим от него море. Автор труда, in quarto в двух частях, озаглавленного «Тайны морских глубин», не может отказаться сопутствовать капитану Фаррагуту. Почетная миссия, но и опасная. Неизвестно, куда идти… Это животное может оказаться очень капризным. Но мы все-таки будем его разыскивать и преследовать.

— Куда пойдет господин, я за ним последую, — ответил Консель.

— Подумай хорошенько, я не хочу ничего от тебя скрывать. Это одно из таких путешествий, из которого не всегда возвращаются.

— Как угодно будет господину.

Четверть часа спустя наши чемоданы были уложены. Консель живо все собрал, и я уверен, что ничего не было забыто, так как он так же умел прекрасно классифицировать все виды белья и платья, как птиц и млекопитающих.

Служитель гостиницы сложил все вещи в вестибюле. Сойдя в нижний этаж, я отправился в контору, чтобы расплатиться по счету и распорядиться отправкой всех моих тюков с препарированными животными и высушенными растениями в Париж. Я также открыл достаточный кредит моей бабируссе и в сопровождении Конселя сел в карету.

Экипаж за двадцать франков в конец проехал по улице Бродвей в Юнион-сквер, затем по Четвертой авеню, доехал до Боуэри-стрит, повернул в Катрин-стрит и остановился у Тридцать четвертого пирса. Отсюда перевезли нас в Бруклин — большое предместье Нью-Йорка, расположенное на левом берегу Ист-ривер, — и через несколько минут мы были уже на набережной, у которой стоял «Авраам Линкольн», пыхтя и выбрасывая из обеих своих труб густые клубы черного дыма.

Наш багаж был немедленно доставлен на палубу фрегата. Я пошел вслед за ним и спросил капитана.

Один из офицеров проводил меня на ют, где я встретил высокого роста, весьма представительного офицера, который протянул мне руку.

— Профессор Пьер Аронакс? — спросил он меня.

— Он самый, — ответил я. — Капитан Фаррагут?

— Перед вами! Добро пожаловать, господин профессор. Вам отведена уже каюта.

Я поклонился и, не желая отвлекать капитана от его служебных обязанностей, отправился в назначенную мне каюту.

Назначение «Авраама Линкольна» к предстоящей экспедиции надо признать весьма удачным, и он был к этому вполне приспособлен. Это был один из быстро-ходнейших фрегатов, снабженный особыми аппаратами для усиленной топки, так что давление паров можно было довести до восьми атмосфер. Под таким давлением средняя скорость хода фрегата достигала восемнадцати и трех десятых узла — весьма значительная скорость, хотя и недостаточная для преследования гигантского китообразного животного.

Внутреннее устройство фрегата вполне отвечало его морским качествам. Я остался весьма доволен отведенной мне каютой, расположенной в кормовой части, сообщавшейся с кают-компанией.

— Нам будет здесь хорошо, — обратился я к Конселю.

— Настолько хорошо, насколько это понравится господину, — ответил Консель.

Я оставил Конселя разбирать наши чемоданы, а сам отправился на палубу, чтобы наблюдать за приготовлениями к отплытию.

В это время капитан Фаррагут приказал ослабить последние канаты, которые удерживали «Авраама Линкольна» у пристани Бруклина. Следовательно, опоздай я на четверть часа и даже менее, фрегат ушел бы без меня и я не участвовал бы в этой необыкновенной, сверхъестественной и невероятной экспедиции, правдивый рассказ о которой вызовет недоверие у многих.