Таня Воробей - Жирафа
- Скажи что-нибудь, - попросила она. - Обязательно нужно сказать что-то важное в такой день.
Он не любил праздников. Не любил, когда его вынуждали говорить нежности. Он с детства считал, что мужчина должен быть суровым и немногословным.
- Нет, лучше ты скажи. У меня не получается говорить тосты.
- Ну, хорошо... - Она подняла глаза, (в светлой зелени её глаз отразилась голубизна неба), и заговорила медленно, обдумывая каждое слово. Я хочу выпить этот шипучий лимонад за моего мужа...
Он перебил её.
- Твой муж? - он стал оглядываться по сторонам. - Ты не говорила, что замужем.
Она нахмурилась в притворном гневе.
- Ты умеешь опошлить самые торжественные моменты.
- Продолжай, извини, - поспешно проговорил он.
- Так вот, я хочу выпить за человека, который всегда был мне лучшим другом. Да что там! Единственным другом.
- Это я?
- Да. Ты. И я хочу, чтобы ты знал одну вещь... - Она немного помолчала, стараясь усмирить своё волнение, ведь было бы глупо расплакаться в такой солнечный день. - Если случится так, что мы расстанемся...
- Не говори глупостей. Этого не может быть!
Она жестом попросила его молчать.
- Если всё-таки так случится, я бы хотела, чтобы ты знал... Никто и никогда не заменит мне тебя. Ни частично, ни полностью. Я...всегда буду тебя любить, назло всему - обстоятельствам, жизни, смерти. Я буду тебя любить даже тогда, когда тебе это будет не нужно. А ты... Ты постарайся помнить обо мне, что бы ни случилось...
И тут она не выдержала, расплакалась, по-детски закрыв лицо руками.
Он отбросил в сторону камеру и кинулся к ней.
- Всё эта дурацкая чувствительность, - оправдывалась она. - Правду говорят, что все беременные глупеют и становятся слезливыми...
Вика так часто представляла себе этот диалог, что ей казалось, будто так и было на самом деле. Ей было очень жаль, что от мамы не осталось больше ни одной съёмки. Но со временем она смирилась и научилась даже из этих пятнадцати минут общения с мёртвой матерью видеть всё, что угодно: её любовь, её заботу о повзрослевшей дочери, её советы, её просьбы.
А теперь она просила об одном. Просила защитить их хрупкий мир, которому грозит серьёзная опасность. И имя этой опасности - Жирафа.
И снова у Вики было видение - вот она, маленькая, бежит по парковой дорожке, сжимая в руке цветной, переливающийся на свету, осколок и кричит, удаляющимся от неё родителям: "Постойте! Подождите! Смотрите, что у меня есть!" И папа оборачивается к ней и улыбается, а мама начинает медленно-медленно поворачивать голову, и от этой медлительности Вике становится смертельно страшно. Вот она повернула голову на четверть, вот на две четверти, на три, вот она уже смотрит на Вику... "Нет! - Вика захлёбывается собственным криком. - Нет!" Вместо мамы на неё смотрят распахнутые, чужие, пустые глаза Жирафы.
- Вика! - Пал Палыч ласково коснулся её плеча. - Вика, ты что?
Она тряхнула головой и оцепенело уставилась на историка. Дико озираясь, Вика пыталась понять, где она и чего от неё хотят. Оказалось, что она в кабинете истории, идёт урок, а она сама не заметила, как заснула, да ещё на первой парте.
- Что с тобой? - допытывался Палыч. - Тебе плохо? Ты кричала.
- Нет... - Вика смутилась и отвечала чуть слышно. - Мне просто что-то показалось. Что-то очень страшное.
Палыч понимающе кивнул. И что самое странное - в классе никто не засмеялся, хотя обычно им хоть палец покажи - обхохочутся.
А потом, на перемене, Наташа спросила Вику, пристально глядя в глаза:
- Что тебе показалось? Ты так кричала, что все испугались.
Вике не хотелось врать, но сказать правду тоже было невозможно.
- Я заснула, - она постаралась улыбнуться. - Заснула, и мне приснился какой-то страшный сон. Что именно, я не помню, только было жутко.
- Правда, не помнишь? - в голосе Наташи слышалось сомнение.
- Правда. Зачем мне врать?
Они немного помолчали.
- Просто твои слова... Они были такими странными.
Вика обмерла. Какие ещё слова? Она успела наговорить каких-то глупостей, и весь класс это слышал?
- А что я говорила? - бледнея, спросила она.
- Ты не говорила, - уточнила Наташа. - Ты кричала.
- Хорошо. Что я кричала?
- Только одну фразу. "Мамочка, это не ты!" И таким жутким голосом. Прямо мороз по коже. Кровь в жилах стынет, как вспомню.
Вика ухмыльнулась и пожала плечами.
- Даже не знаю, к чему это, - сказала она как можно небрежней. - А фраза действительно жуткая. Мороз по жилам, кровь по коже.
Никто из Викиных друзей не знал, что у неё нет мамы. У неё язык не поворачивался сказать такую жуткую ложь, ведь мама была. Она была рядом с Викой каждую минуту её жизни, Вика чувствовала её присутствие и слышала её слабый, но внятный голос.
Любовь умерла вместе с Ромео и Джульеттой
У Женьки мама вернулась из командировки, и идти было решительно некуда. Вика обошла все центральные магазины, разглядывая предметы, которые ей не нужны: вертящиеся мобили, дорогую парфюмерию, телевизоры с огромными экранами. Потом, чтобы как-то скоротать время, она купила билет в кино.
Покупать один билет, получать у гардеробщика один номерок, одной пялиться в экран - хуже этого ничего не бывает. Чувствуешь себя отверженной и никому не нужной. Да и впечатлениями поделиться не с кем. Некого толкнуть в бок и сказать: "Вот это да! Вот это съёмки!", не с кем переглядываться, когда смешно или страшно.
А фильм, как назло, был о любви. О девушке, которая полюбила моряка, а он её бросил и уплыл в дальние дали. Между ними легли тысячи километров воды, но какими-то немыслимыми путями девушка переплыла океан, чтобы встретиться со своим возлюбленным. "Она примчалась сюда за тобой, - смеясь, сказали ему друзья. - Она ходит по улицам в мокрой одежде, как будто только что вышла из воды, и ищет тебя". И когда моряк понял, что она преодолела стихию, чтобы только увидеть его, он был так растроган, что вышел на улицы города и стал её искать. Но когда, наконец, он её встретил, и окликнул по имени, и протянул к ней руки, девушка только посмотрела на него мутным, безумным взглядом и прошла мимо. Она так долго искала свою любовь, что не узнала её при встрече. Она погрузилась в тёмный сон безумия - без памяти, без сновидений.
Фильм был такой грустный, что Вика даже заплакала. Ей было жаль несчастную девушку, но ещё больше - себя. Она никого не любила так. А уж её и подавно никто не любил по-настоящему. Вся её жизнь - сплошное недоразумение. Сплетни, случайные взгляды, несколько поцелуев. Даже вспомнить не о чем.
Она вышла на улицу, окунулась в промозглый весенний день, и её грусть неожиданно обернулась злостью. Она злилась на всех - на отца, на Жирафу, но больше всего - на писателей и режиссёров, которые пишут такие трогательные книги и снимают душераздирающие фильмы. В книгах всё по-другому, чем в жизни; в них говорится о том, что не всё измеряется деньгами, что люди способны совершать нелогичные поступки во вред себе, если кому-то другому это может принести счастье. Писатели как будто сговорились навязать всем мысль о том, что существует Большая Настоящая Любовь, ради которой люди бросаются на амбразуру, со скалы, в омут с головой. Только вот зачем они так изоврались? Зачем манят несбыточным? Зачем разрывают сердца читателей придуманными историями, когда в жизни есть всё, что угодно, кроме этой недосягаемой, фантастической любви?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});