Роман Злотников - Леннар. Сквозь Тьму и… Тьму

— Я люблю тебя, — просто произнесла она. — Иногда мне кажется, что ты забываешь об этом.

— Разве можно, Ориана?.. Можно забыть о тебе?

Она качнула головой:

— Н-не знаю, милый. Иногда ты мне кажешься… на все способным. Даже на жестокость по отношению ко мне… жестокость невольную, и все равно непростительную… Я так тебя люблю! — вырвалось у нее.

— Все будет хорошо. Мы непременно будем вместе. Ты будешь моей женой. Будешь сразу же, когда…

— … когда все это закончится? Ты говорил так уже много раз. Мне кажется порой, что это никогда не закончится.

— Не нужно, Ориана. Ну не время сейчас!.. Успокойся, девочка. Все будет хорошо. Просто у меня есть работа, которую никто, кроме меня, не может делать. И она забирает все мое время и… большинство моих сил… Лучше скажи, как идет твоя работа. Ты же некоторое время консультировалась у Элькана по вопросам… Как называется твое исследование?

— Вот видишь, ты даже этого не помнишь, Леннар, — произнесла она с укоризненной усмешкой, — вот видишь, милый. Исследование мое касается флуктуативного нейролептического программирования и памятных структур мозга с точки зрения…

— Уфф! — выговорил он, вытирая лоб.

— Но ведь я по профессии… — виновато начала она, однако Леннар прервал ее:

— Да полно тебе, Ориана. Я же не извиняюсь перед тобой за употребление словечек из своей области знания: разных там торсионно-триггерных ускорителей или комплексной архитектоники навесных конструкций. Так, девочка?

— Ну да, — сказала она.

— Говорят, у тебя развились экстрасенсорные способности? Взглядом можешь загипнотизировать человека? Внушить ему заданную мысль?

— Ну… не знаю… я, в основном, подвожу под это теорию и…

Он рассмеялся:

— Во всяком случае, меня ты давно загипнотизировала.

— Что ты…

Леннар повернул голову так, что Ориана могла видеть его профиль. Свободная, мощная линия высокого лба, прямой нос. В линии подбородка угадывалось что-то… детское, что ли, — или это ей, внезапно желающей увидеть в своем любимом побольше слабостей, только кажется?.. Хохолок свешивается на лоб, и все такое знакомое и родное…

— Я хочу, чтобы мы скорее УШЛИ, — быстро сказала она. — Ты держишь звездолеты на орбите планеты так долго, а зачем?.. Чтобы дать проклятым жрецам Купола новые возможности погубить тебя и наше дело?

— Слишком много слов. К тому же не я главный, и не я решаю, сколько нам оставаться на орбите планеты. Есть еще Зонан и Торгол, есть Совет проекта, хотя мой голос в нем и силен…

— Давай не будем об этом хотя бы сейчас, — попросила Ориана. — Позволь мне говорить не с руководителем Гвардии Разума и Вторым Координатором «Врат». Позволь мне говорить с любимым мужчиной, с моим Леннаром. Ведь это так редко нам удается в последнее время. Только, пожалуйста, ни слова о том, что нам не до любви, что наше время — другое, и что наш удел борьба, и что мужчины и женщины будущего долюбят за нас. А нам — идти в бой… Не надо этого!

Едва заметная печальная усмешка тронула губы Леннара. Он быстро взглянул на пульт управления шаттла, пробежал пальцами по сенсорной панели навигатора, корректируя курс, и повернулся к Ориане. Она молча ждала.

— Я тут тебе… — начал он. — В общем, у меня было немного свободного времени, когда мы попали в ловушку в Альярском ущелье и ждали подмоги. Время у меня было, и вот… я тебе… Я смастерил тебе небольшой подарок. У тебя постоянно очень холодные руки…

Он откинул с левого бока целый наворот ткани и вынул оттуда маленькие перчатки, по виду — из тонко выделанной светло-серой кожи. Ориана, запнувшись, выговорила:

— И ты… в Альярском ущелье…

— Это особенные перчатки, — прервал ее Леннар. — У меня был с собой отрез нанохроматической кожи… А вот тут я вшил полосы ауроуловителя… Когда тебе взгрустнется, эти перчатки станут белыми. Если тебя обуяют тревога и страх — они окажутся желтыми, как песок пустыни. Если ты засмеешься, они станут ярко-зелеными, как молодая листва. Когда ты будешь говорить, что любишь меня, они станут красными, как кровь. Но если ты начнешь раздражаться и гневаться, будут черными. Черный — цвет гнева.

Ориана побледнела, на ее лице появилась растерянность.

— Но… как же…

— Это очень просто, ты лучше меня знаешь технологию, — спокойно отозвался он.

— Я не о том. — Ее глаза широко раскрылись, стали неподвижными, тревожными. — Я… спасибо… Но ведь там, в Альярском ущелье, речь шла о жизни и смерти. Вас обложили, как зверье на охоте… И ты… нашел время… точнее, не время, я не так выразилась. — Она мотнула головой. — Ты нашел силы думать обо мне, когда?..

— А о чем мне было думать? О смерти? — досадливо и почти сердито перебил Леннар. — О смерти? О том, на сколько кусков порубят меня в случае поимки и под каким соусом станут жарить каждый из этих еще живых и чувствующих кусков, поливая его изгоняющими молитвами?.. Не говори глупостей, Ориана! Конечно же я думал о тебе. Тем более что ты меня в последнее время упрекаешь, будто я уделяю тебе мало внимания.

Он хотел сказать что-то еще и уже взял девушку за руку, но вдруг совсем близко пролился глубокий и чистый звук, чуть приглушенный… Леннар закрутил головой и, откинув с приборной панели скомканный защитный термоплащ с капюшоном, невесть зачем туда брошенный, взял полант — прибор связи с личным идентификационным кодом главы Гвардии Разума. Полант, темный полуобруч, напоминающий диадему, был такого размера, чтобы точно обхватить лобную часть головы. На передней панели прибора возникло лицо и кодировка того, кто беспокоил Леннара. Он качнул головой, привычно надвинул полант на лоб, дужки прошли над ушами и, как живые, наползли в заушные впадины. Коротко прозвучала мелодия узнавания: прибор идентифицировал своего хозяина и определил вызов — над головой Второго Координатора проекта проявилось кратковременное сияние, отдаленно напоминающее распустившийся цветок с полупрозрачными лепестками, эфемерный и недолговечный, как порыв вечернего ветерка. От основного корпуса поланта отделились несколько сенсорных датчиков на сверхгибких ножках из материала с перестроенной информоемкостью и задвигались: два прижались к вискам Леннара, два аккуратно скользнули в ушные раковины, еще два припали к основанию черепа. На глаза Леннара надвинулась черная полоса полуобруча.

— Здравствуй, дядя Игвар, — негромко сказал он.

Человек, которого он назвал дядей Игваром, заменил ему отца, когда Леннар, раненный и почти потерявший сознание от боли рухнул в своем гравилете в бурные воды Двуцветного Океана и проломил только установленный рабочими инженера Игвара купол нового квартала Стафрокаса. Он выходил умирающего юношу, обучил своей профессии строителя-подводника, одной из многих (вернее первой из многих), которые удалось освоить этому бешено талантливому молодому человеку. Дядя Игвар дал ему, урожденному принцу, потерявшему отца, право на престол, веру в справедливость, новый смысл жизни…