Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

Поздоровавшись, Петр-Амая уселся в кресло. Видно было, что он ждет ухода Вулькына.

Когда за директором закрылась дверь, Петр-Амая встал и подошел к отцу.

— Сейчас только что говорил с Френсис.

Иван Теин не сразу понял и переспросил:

— С кем?

— С Френсис.

— Ну и что?

— Я хочу сказать тебе, что я ее люблю.

— А зачем ты мне это говоришь? Ты это ей скажи.

— Ей я тоже сказал об этом.

— Тогда при чем тут я?

— Я пришел сказать, чтобы ты знал. Чтобы для тебя не было неожиданностью, если что случится.

— А что может случиться? — насторожился Иван Теин.

— Ну, вдруг поженимся, — с виноватой улыбкой произнес Петр-Амая.

Иван Теин некоторое время молчал, потом сказал;

— Ты не забыл, что у тебя есть дочь?

— Нет, не забыл, — ответил Петр-Амая. — Я всегда это помню. Кстати, весной она приедет.

Ивану Теину весь этот разговор был тягостен и даже неприятен. Чтобы переменить его, спросил:

— Ты слышал выступление Григория Окотто?

— Слышал, — ответил Петр-Амая. — Я участвовал в разработке этих планов.

— Вот как! — искренне удивился Иван Теин. — Я не знал.

— До поры до времени решено было не разглашать эти наметки. Дали проверить программистам-футурологам, экономистам, экологам — словом, вся наука участвовала.

Иван Теин почувствовал обиду: а вот его не спросили и даже не поставили в известность. Почему?

— А как же вы мыслите дальнейший прогресс в жизни наших народов? — с оттенком иронии спросил Иван Теин.

Петр-Амая не обратил внимания на тон и ответил серьезно и обстоятельно:

— Образ жизни, привычки, как тебе известно, изменяются трудно и медленно. Наверное, еще долго будет существовать и старый Уэлен, и традиционные формы морского промысла и оленеводства. Но уверен, что они будут постепенно заменяться тем, что предсказывает наука.

— Но это означает исчезновение традиционной культуры морских охотников! — воскликнул Иван Теин.

— А почему это, я имею в виду новое, в свою очередь, не должно означать возникновение, рождение новой культуры народов Арктики, культуры, взявшей из прошлого самое ценное? Ведь и то, что существует сегодня, — это совсем не то, что было в предреволюционные годы, до тысяча девятьсот семнадцатого года… Неужели ты, отец, известный писатель Иван Теин, стал человеком, опасающимся нового?.. Хотя, впрочем, во все времена, у всех народов были люди, которые считали, что то, что есть сегодня, и даже то, что было вчера, — это и есть самое лучшее…

В голосе Петра-Амаи явно слышалась насмешка, и Ивану Теину стало грустно.

Он замолчал в некоторой растерянности, не зная, как дальше продолжать разговор с сыном.

Из этого состояния его вывел сигнал вызова местной связи и мелодичный голос Веры Айнау:

— Из Магадана прибыли геологи. Вместе с Александром Вулькыном они направляются на скважины и ждут вас.

— Иду, иду, — почти обрадованно ответил Иван Теин и стал одеваться.

Не попрощавшись с сыном, он вышел из кабинета.

Большая группа людей собралась возле конторы.

Поздоровавшись с приезжими, Иван Теин уселся на большой снегоход рядом с Вулькыном, и вереница машин помчалась в тундру, вздымая за собой свежий, выпавший за ночь легкий сухой снег.

Сначала дорога шла вдоль замерзшего и покрытого снегом судоходного, канала от побережья Ледовитого океана на юг, к тихоокеанскому побережью полуострова, затем снегоходы повернули на юго-восток, в долину реки Тэю-Вээм, и уже оттуда к поблескивающим в лучах низкого солнца строениям на месте выхода термальных подземных вод.

Геологи быстро раскинули большую тент-палатку, обогрели ее изнутри переносными компактными обогревателями, распаковали ящики с оборудованием.

Вулькын и Теин отъехали чуть подальше, на склон реки Тэю-Вээм. На снегу виднелись следы стада и чернели «орешки» оленьего помета.

— Папанто здесь, — произнес Вулькын, изучив следы.

— Съездим к нему, — предложил Иван Теин.

Он чувствовал некоторую вину перед другом, оленным человеком, как говорили в старину.

Яранга Папанто стояла на склоне долины, на небольшой ровной площадке. Во время перекочевок, проходящих по раз и навсегда заведенному маршруту, оленеводы обычно селились там, где они уже раньше бывали, и ставили яранги на те же самые, отмеченные кругами каменных линий места. Из вершины яранги шел легкий дымок, и в чистом воздухе еще издали чувствовался запах костра.

Папанто встретил гостей у порога и с нескрываемой радостью воскликнул:

— Ну, наконец-то! А то совсем забыли своего тундрового брата! Только и видишь ваши лица по видеофону. Заходите, заходите!

В чоттагине было чуть дымно, но удивительно уютно. Живой огонь костра питался сухим тундровым стлаником, сверкал сквозь голубую пелену. Над ним висел закопченный котел, а сбоку притулился чайник.

— Какие только способы приготовления оленьего мяса ни пробовал, — сказал Папанто, — и на углях жарил, в инфракрасной плите запекал, помещал в высокочастотный жарочный шкаф, а нет ничего лучше нашего древнего способа — варки на живом огне костра, в обыкновенном котле.

— А где все твои? Неужто один управляешься? — спросил Вулькын.

— Ты знаешь, дочери у меня на учебе. А жена вчера улетела в Магадан: какая-то новая премьера в театре. Она ведь у меня специалист по старому театру. Завтра утром вернется.

Яранга стояла на плите-платформе с укрепленными по периметру специальными блоками-захватами. Когда приходило время перекочевать на новое место, Папанто вызывал кран-вертостат, прицеплял ярангу и она за считанные минуты перелетала на новое место, часто за сотню километров. Этот способ переноса яранги и имущества оленевода начали применять еще до конца прошлого века с появлением мощных кранов-вертостатов. Кроме яранги у Папанто был благоустроенный так называемый бригадный дом в живописном месте тундры, со всеми современными удобствами. Там могли жить и две-три семьи, но оленье стадо в пять тысяч голов, практически обслуживалось одной семьей потомственных оленеводов. Сам Папанто по образованию был ботаником и печатал статьи в специальных изданиях. Ему даже удалось обнаружить новый вид тундрового мха, и это в свое время произвело сенсацию в ученом мире, ибо считалось, что на нашей планете уже не осталось ничего неизвестного и неизведанного в животном и растительном мире. За это открытие Папанто получил Международную премию и Премию Академии наук СССР.