Андрей Корбут - Гражданская война

-- А дневник?

-- Пат сказала, что отвезет его нашей матери. Тебе самому надо прочесть этот дневник.

Мы снова тронулись в путь, минуя бесконечные шлагбаумы военных постов, объезжая вереницы танков, марширующих колонн десантников, добрались до Булонского леса, а вскоре и к дому Велье.

Дверь с улицы, просверленная пулями, была полуоткрыта. Я вошел внутрь, полный тревоги.

На диване лежала мадам Велье, лицо ее было мертвенно-бледное, глаза закрыты, а губы дрожали, словно они быстро, быстро шептали молитву. Около нее на коленях, держа ее руку в своей, стоял Филидор; к его ногам прислонилась скорострельная винтовка. Гильзы, изуродованные десятками пуль стены, мебель, превратившаяся в одну ночь в груду хлама, и перевязанная кисть моего друга, где поверх бинта проступало багровое пятно... -свидетельства жестокого боя остались, когда все ушло в прошлое.

-- Карл... он мертв? -- не взглянув на меня, с надеждой услышать "Нет", спросил он.

-- Да,.. -- выдавил из себя я.

Филидор непонимающе пожал плечами и, склонившись над женой, поцеловал ее в лоб.

-- Она ранена... осколок в теменной части.

-- Ее надо в больницу, -- несмело предложил я.

-- Боюсь, она не выдержит дороги, -- промолвил Филидор.

Я осмотрел рану. Все было очень плохо.

-- У тебя нет другого выхода... Здесь она не протянет и часа.

-- Может быть, скорую?

"Какая сейчас к черту скорая", -- подумал я, а вслух сказал?

-- Приедет ли она быстро... столько жертв...

Когда мы ехали, Филидор, сидевший на заднем сидении, все время смотрел на Сару, ее голова лежала на подушке, слегка покачиваясь, смотрел и вздрагивал, когда из уст ее исходил стон.

Никогда не задумывался над тем, что, наверное, все-таки самое страшное место в дни войны --это госпитали, переполненные страждущими. Бог мой, сколько тяжелораненых, истекающих кровью, искалеченных и тихо умирающих, и живущих одной лишь надеждой людей увидел я в больнице, куда мы привезли жену Филидора. Даже найти врачей здесь оказалось не так-то просто. Все куда-то бежали, каталки везли больных, суетились сестры... Трехглазый, с непропорционально могучей шеей, пожилой доктор, которого я привел, осмотрев мадам Велье, покачал головой и произнес очень устало?

-- Право, не знаю, господа. Но попробуем... Сестра, в операционную!

39.

В холле клиники Рикардо я ждал доктора Тароко. Теперь клиника фактически принадлежала ему. Из головы никак не шли мрачные мысли. Кажется, этой ночью я постарел на все те недостающие тридцать лет. По крайней мере, чувствовал я себя на шестьдесят... Снова и снова я переживал события, от которых меня отделяли всего несколько часов. Но и после, когда, казалось, все плохое позади, судьба не стала благосклоннее ко мне и моим друзьям.

Сначала безжалостный приговор Саре, потерявшей рассудок и навсегда прикованной к постели "...Мы сделали все, что могли. Жить она будет, хотя вряд ли это можно назвать жизнью..." Затем настойчивая просьба Филидора... и я рассказал ему о смерти Карла; я так и не посмел взглянуть в лицо Филидору, он же, словно пытаясь поддержать меня, сказал? "Нет, Морис, не вини себя; то расплата, ниспосланная на всех нас свыше..." Потом внезапная ссора с Элен, желавшей одного -- бежать от всего, хоть на край света и немедленно, -- я мог ее понять и, наверное, мог бы выбраться из этого водоворота жизни, увлекшего меня за собой и грозившего мне смертью, но не хотел, вознамерившись до конца испить горькую чашу. Наконец, я побывал на N.., куда поехал с тайной надеждой поговорить по душам с Роберто и увидеть Лауру живой и невредимой. Меня встретил мой сын... "Она умерла этой ночью" -- глухо произнес он. Умел ил он плакать? Не уверен; думаю, он не узнал меня, хотя... Я же не вымолвил ни слова, смешавшись, быстро ушел...

"А может быть, в самом деле бросить все и уехать вместе с Элен..." -размышлял я.

Пришел доктор Тароко. Я уже видел его однажды со Скоттом. Он был моложе своего босса лет на двадцать, среднего роста, с черной бородой, невольно внушающей уважение,.. не хочу называть его лицо заурядным лишь потому, что напротив стоял не мутант, а человек.

Он перевел глаза с записной книжки, которую читал на ходу, на меня и, не задумавшись, произнес?

-- Да, я помню Вас. Вы друг доктора Скотта.

-- Был, -- поправил я его, вовсе не имея в виду смерть Вильяма.

-- Конечно же... нелегко, когда друзья уходят из жизни... Итак, чем обязан?

-- Я хочу увидеть Элизабет де Санс, мою жену...

Тароко повел бровями, как бы говоря "Ну, что ж..." и предложил пройти с ним. Признаться, я не ожидал, что все разрешится столь скоро и без каких-либо усилий с моей стороны, очевидно, со смертью Скотта тайна утратила смысл.

Вскоре мы оказались у блока 10А, расположенного где-то под самой крышей клиники.

-- Это здесь, -- сказал Тароко, -- В этом блоке всего две палаты, одна пустует, в другой ваша жена... Блок закрывается снаружи. Я буду ждать Вас десять минут. Если будете больше -- вызовите по телефону "021" сестру. Я предупрежу... Прошу Вас.

Тяжелые, словно в швейцарском банке, двери впустили и закрылись за мной. Я оказался в узком коридоре длиной не более шести метров, стену справа скрывали светлые шторы, слева, от потолка до пола, было толстое стекло, за которым располагалась комната с двумя широкими окнами. Интерьер ее не отличался изысканным вкусом: привинченная к полу кровать, привинченные к полу стол и стул и почему-то ничем не защищенный аквариум. На кровати, словно покойница, лежала старуха, аккуратно расчесанные седые волосы были разбросаны по подушке. Взгляд ее, неподвижный, нашел на потолке только ей принадлежавшую звезду, никому, никогда не доступную, ставшей только ее Вселенной.

Я не видел Элизабет, предо мною была высохшая, исхудавшая до соприкосновения со смертью, маленькая старушонка.

Я вошел в комнату, встал над ней, произнес вслух ее имя.

Но ее не было рядом. Она была далеко, у той звезды.

Я поднял к небу, или к ее звезде, глаза и прошептал молитву, ту, которую знал, или скорее придумал сам.

"Господи милосердный! Ну, за что же ты караешь детей своих...

Господи... Мы так слабы, Господи! Так за что же?..

Будь милосерден... Молю тебя, Господи!"

Может быть, если бы не эта молитва, я не увидел бы врезанный в стену над кроватью небольшой сейф. Мне словно подсказывали свыше -- не Бог, а дьявол вершил здесь суд.

Я тотчас вспомнил "СА666",.. и не ошибся. Но нашел я там не только, как того ожидал, дневник Скотта, но и кейс; и понял, что это кейс Томашевского. Впрочем, в тем минуты ни то, ни другое не слишком взволновало меня... Той, которую раньше звали Элизабет, больше не было. Осталось лишь имя.

-- Вы можете навещать ее в любое время. Хотя это и бесполезно, -- уже после говорил мне доктор Тароко, -- Она почти не принимает пищи, должным образом не оправляет естественных надобностей, но иногда встает и часами, не отрываясь, смотрит на рыбок...